Герои зоны. Пенталогия
Шрифт:
– Сильный он очень, прибор этот, – Панк про-явил солидарность моим суицидальным настроениям. – И опасный. После него жить не хочется.
– Это ты еще опасных не видел! – разозлился на него я. – Скажи спасибо, что мы не влетели в зону поражения «казановы»!
Он отшатнулся, почувствовав мой агрессивный настрой.
Я же продолжил напирать:
– Под «казановой» такие чудеса начались бы, что я просто отказываюсь об этом говорить и даже думать!
Я лукавил, потому как не мог не думать о том, что случилось бы, обнаружься у нас на пути подобие противопехотной мины, не окрашенное в хаки и без взрывчатого вещества внутри,
Взглянув на Орфея, я содрогнулся. Потому что отчетливо представил, как он срывает с себя одежду и отбрасывает оружие – а именно так он поступил бы под воздействием «казановы» – и проявляет ко мне или же к Панку с Турком половые чувства. И мы тоже…
Бр-р! Ладно еще мы с женой покуролесили из-за сволочного прибора, но групповуху с тремя мужиками я не пережил бы!
– Слушай, Край, может, привал? Сколько уже идем. Пожрать бы, – предложил «капитан» Турок, которому по рангу положено сопеть в две дырочки респиратора и молчать в тряпочку своих погон.
– Нам нужно добраться до леса, – отрезал я, – а то придется ночевать на этом болотистом лугу.
– Бо кранты нам всем, – кивнул Турок и подмигнул мне. Глазки, значит, мне глазки строит, да? А ведь это забавно, учитывая, что глаза щекастого защищены тактическими очками. – Я-то, Край, уяснил, я-то понятливый. Но лучше бы с крантами разобраться наконец и навсегда. Ну да нам все ж не впервой, выдюжим.
– А вам, Максим, не кажется, что мы слишком долго идем к лесу, который находится от нас на расстоянии всего-то… ничего? – присоединился к беседе Панк. – И все никак не темнеет.
Небось утомился тащить на себе баллоны с БОВ «Гремлин», какими бы легкими они ни были, вот и хочет пересидеть, расслабить ножки? Правда, это не отменяло того, что таки казалось. И что Панк был прав.
Мы шли уже больше часа, а не приблизились к лесу ни на шаг. И вечерний полумрак все таким же оставался, не спеша обратиться ночной мглой. Казалось, оранжевый полукруг солнца вечно будет выступать над горизонтом. Глаза наши уже приспособились к такому освещению, я уже без труда различал кочки у себя под ногами, следы медведя вон высмотрел…
И тут солнце вдруг резко ухнуло в никуда. Сглазил Панк!
И наступила… не ночь, нет.
Это нельзя было назвать ночью. Потому в этом времени местных суток не было ни луны, ни звезд, не было вообще намека на какое-либо освещение свыше. Да что там небеса с их сияньем! Тут, на Земле, не было больше самой жизни! Мы точно перестали существовать, как и все вокруг нас!
Мало того, что я ни фикуса не видел, – то есть вообще ни хрена, будто мне разом вырвали глаза и выжгли глазные нервы, – так я еще оглох. Не слышал даже собственного дыхания. Хотел закричать, позвать на помощь, но не смог!
И это было страшно, отупляюще страшно, страшно до боли, страшно, страшно, страшно!..
А потом вспышка, от глобальности которой меня распирало и рвало на части, чтобы было из чего заново сложить, будто детский конструктор, попутно доводя до безумия и возвращая в трезвую память, а затем вновь разрывая в лоскуты, и опять возвращая к жизни, и так цикл за циклом, и в обратную сторону…
Не знаю, как по ту сторону Стены, а тут у нас погибла и родилась вселенная.
Всего-то.
И возникла Земля, и на ее поверхности образовался нарыв Полигона, возомнивший себя центром мироздания, отвергающий законы природы. А уж следом на поверхности «центра» воскресли, обрели себя мы, четверо жалких людишек, проникших туда, где быть нельзя и невозможно, где не только человеку, но и всякой земной твари быть противоестественно.
– Край, а что случилось вообще? – прошептал Орфей.
– А разве непонятно? – глубокомысленно ответил я и тут же пояснил ответ: – А хрен его знает. Надеюсь, этого больше не повторится, пока мы на Полигоне. Чертовщина какая-то. Перезагрузка Матрицы, блин…
Миг небытия – вечность? – отменил ночь, и враз наступило утро. Заодно оказалось, что мы миновали луг-болото, каким-то чудесным образом перенеслись через него, и теперь замерли на краю леса. Сосны здесь были все кривые, будто их кто-то пнул, они поддались, выгнулись буквой «С» у самого основания, да так и остались, в нормальное свое состояние не вернулись. И были они все какие-то серые, кора с них тут и там облезла, на ветках жалко топорщились отдельные желтые иголки вперемешку с еще зелеными. Я прислушался: ничего – ни стука дятла, ни шелеста ветерка в редких островках пожухлой травы. А еще пахло тут вовсе не хвоей, а рябиновым цветом. Точно так же несет от трупа, который пролежал на жаре пару недель.
Мне здесь сразу не понравилось, да и Орфей с Турком заметно напряглись. Один только Панк беззаботно топтался на месте. Гребенчатый вел себя так, будто ничего сверхъестественного не случилось, и вообще он каждый день перемещается в пространстве, будучи отрезанным от привычной реальности временным барьером инопланетян. Вот так вот взваливает на горб пару баллонов с БОВ, способным уничтожить весь мир, – и перемещается себе! Баллоны он, кстати, поставил на землю и, ожидая моего решения по поводу дальнейших действий, наклонился, чтобы сорвать травинку и, стянув респиратор, сунуть ее себе в рот, чего я, конечно, никак не мог ему позволить. Еще отравится, дурак! Без лишних церемоний я перехватил его руку в запястье и сдавил так, что пальцы его тут же разжались, травинка выпала.
– Да что вы себе… – начал он.
Я не дал ему договорить:
– Респиратор надень, идиот. И не снимай, пока я не разрешу, если жизнь дорога. И не смей в рот всякую дрянь совать.
Отпустив третьего, я отошел от него и снял со спины вещмешок. Пора было кое-что прояснить…
Был бы у гребенчатого мозг в черепе, а не опилки, не годные даже на ДСП, он сообразил бы, что я спас ему шкуру. Увы, Макс Край имеет привычку слишком хорошо думать о людях, того не заслуживающих.
– Да я тебя… – растирая запястье, Панк двинул на меня.
Быстро же он позабыл о вежливости и манерах.
– Делай, как сказали. Забыл, зачем мы тут? – встав у него на пути, буркнул Орфей, и Панк тут же сник.
Мы вошли в лес, и на краю первой же поляны я скомандовал привал. Все сели, а Турок еще и залег за поваленным стволом. На дереве слева довольно высоко была ободрана кора. Так медведи-самцы, встав на зад-ние лапы, помечают границы своей территории. И вот, значит, неподалеку от такого «пограничного столба» мы остановились.
– Вставай, – буркнул Орфей и, когда Турок поднялся, показал рукой: – Ты оттуда, а я – там.