Герои
Шрифт:
Михайло Скоргуч — пожилой стражник, отслуживший уже вторую службу на Н-ском посту, был кем-то вроде дядьки при юном Виле Левадове, когда тот приезжал из корпуса на каникулы домой, и ему-то уже, во всяком случае, ротмистр Левадов мог вполне спокойно доверить сына. После недолгих колебаний позвали Скоргуча и поручили его попечению и заботам юного добровольца Вилю. Мать было запротестовала против такого решения и воли отца, отказывалась отпускать в опасное, по ее мнению, предприятие мальчика, но сам Левадов успокоил жену.
— Ничего, Оленька, не случится с нашим героем. К тому же он у нас будущий военный; пускай же приучается с малолетства на практике к нашей службе. А что касается опасности, то будь спокойна, Михаиле его в обиду не даст, и наш Виля будет как у Христа за пазухой у него под крылышком.
Скрепя сердце Ольга Владимировна дала свое согласие, и Виля, задыхающийся от восторга, важно промаршировал перед гостями в теплом тулупчике, в высоких сапогах, с «монтекристо» через плечо, вызывая возгласы удивления со стороны дам и барышень. Он уже и сейчас чувствовал себя настоящим героем.
Темная, теплая и сырая декабрьская ночь… Месяц то скрывается за тучами, то выплывает снова, светя неверным, причудливым светом сквозь непрерывную мелкую сеть дождя. Отряд ротмистра Левадова разделился. Часть его ушла за ближние холмы, часть залегла в кустах близ канавы. С этою последнею был и Виля. Но он находился здесь в полной безопасности, как уверял уходившего с другою частью пограничников ротмистра Михайло Скоргуч. Виля присел в стороне от секрета на мокром от дождя и недавнего снега пне и глубоко задумался. Воображение мальчика рисовало ему самые соблазнительные картины. Он — Виля (в мечтах, конечно!) нападает первый на след Иванки, находит его… Они схватываются не на жизнь, а на смерть… Борьба… тяжелое дыхание… скрежет зубов… Наконец, ему — Виле удается повалить Иванку на землю… Враг побежден… Виля криком сзывает солдат… Те сбегаются… Вяжут Иванку и здравым и невредимым доставляют его на пост… Он, Виля, герой… Его хвалят, его поздравляют. О его подвиге доносят в Петроград. Вилю отличают царской наградой, монаршей милостью. И когда он возвращается в корпус, все уже знают о его геройском поступке, и у всех на устах теперь его имя, имя молодого героя.
— А что, соколик, как пройти мне к Н-скому пограничному посту, родимый? К сыну на побывку из деревни иду… Мы дальние. Сына моего, чай, знаешь, соколик, он в стражниках здешних состоит. Николай Вихляк ему имя, слыхал, небось? Так вот, праздничек Христов иду к нему вместях встретить, соколик, укажи дороженьку. Мы не тутошные, мы издалеча…
Виля, глубоко ушедший в свои золотые мечты, вздрагивает от неожиданности, заметив перед собою древнюю сгорбленную старуху с котомкой за плечами и с большим увесистым узлом в руках. Тяжелая и длинная палка у нее в руке; на нее крепко опирается старуха. Виля отлично знает взводного Вихляка, бравого молодца солдатика, взятого из Средней России, и охотно указывает старухе дорогу к казармам, где живет этот самый Вихляк. — Иди все прямо, бабушка, и потом сверни налево. Видишь, там огоньки горят. Это и есть казармы постовые. Сейчас Вихляка нет там. Он ушел за холмы на поимку Иванки-контрабандиста. Да ты иди, ничего, бабушка, он через час назад вернется, твой Николай, — убежденно закончил Виля.
— Что ж, по-твоему, касатик, так уж скоро и добудут они Иванку? — не то удивленно, не то с любопытством осведомилась старуха.
— Понятно, добудут, — еще более убежденно произнес Виля.
— Ну, ну..! — произнесла старуха и добавила, помолчав с минуту: — Удачи вам изловить удальца Иванку, а только не верится мне что-то, касатик, чтобы дался он вам так в руки живым. Слыхала я и от сына, и по пути от других добрых людей наслышана, что смелости да ловкости не занимать стать у этого самого Иванки. Ну, прощай, касатик, живи здоровенек, еще, может, повидаемся с тобой на посту у моего Николая, — и, отвесив низкий поклон Виле, старуха заковыляла, опираясь на палку, тяжелой старческой походкой.
— Бабушка! Не туда идешь! Бери налево, — видя, что она меняет направление и идет совсем в противоположную от казарм сторону, крикнул Виля, забывший совершенно то обстоятельство, что в засаде должно прежде всего соблюдать полную тишину.
— Чего кричишь-то, Вилинька? Аль случилось что? — обратился к нему подоспевший в эту минуту Скоргуч, только что выкуривший на дне канавы свою любимую трубку… Но мальчик не успел ответить ни слова солдату. В тот же миг раздался выстрел, за ним другой, третий… Еще и еще… И тотчас же всюду замелькали огоньки потайных фонарей. При свете их засуетились, забегали стражники… Поднялась суета. Послышались крики: «Держи!.. Лови!.. Не упускай!.. Вон впереди… Прицеливайся… Стреляй в ноги… не выпускай… Пали, ребята!» С противоположного конца уже несся конный отряд стражников. С ними был и сам ротмистр Левадов.
— Стреляй, братцы! — скомандовал Алексей Васильевич. Снова прогремел залп, и даль ответила ему раскатистым эхом. Но и эти выстрелы остались без результата. Хитрый и ловкий Иванка успел скрыться под видом древней старухи, сумев провести неопытного Вилю, рыдавшего сейчас от досады, отчаяния и стыда.
Ровно в двенадцать, как всегда, Левадовы зажигали елку. Молодежь была весела и оживлена по-прежнему — и барышни, и молодые люди. Один только Виля мучился и страдал нестерпимо. Острая досада и злость на самого себя решительно не давали покоя бедному мальчику. «Герой, нечего сказать, какой выискался, — казнил себя мысленно юный кадетик, — выдумал тоже Иванку ловить, а сам важного и опасного контрабандиста от старой бабы отличить не умеет. Да, и отца подвел, и сам осрамился навеки».
Мрачнее тучи оставался весь этот вечер мальчик. А когда свечи на елке догорели и гости разошлись по домам, хозяева же разбрелись по своим комнатам, Виля, терзаемый угрызениями совести, пробрался в спальню отца и вылил на его груди свое горе.
Ротмистр Левадов как мог утешал сына, обещая ему дать возможность исправить оплошность и взять его в ближайшее же «дело» с собою. Но Виля только молча покачивал головой.
— Глуп я еще, видно, молод я, папочка, — сознался мальчик отцу, — и рано мне воображать себя героем и мечтать совершать подвиги.
«Взрослеет сын, — про себя подумал ротмистр, — видит свои ошибки и признается. Добрая будет смена».