Героический режим. Не для героев

Башунов Геннадий Алексеевич

— Мой.

Топлюша отстранилась. Она долго молчала, а я не знал, что сказать.

— Это твой выбор, — повторила утопленница. — И этот выбор не включает меня, я права?

Это было тяжело. Очень тяжело. Да, она бездушный моб. Или мёртвая девушка. Но легче от этого не становилось.

— Да, ты права.

Топлюша спрятала лицо в ладони. Я постарался обнять её за плечи, но она с силой вырвалась. Когда утопленница оторвала ладони от лица, из-за дождя я не смог понять плакала она или нет. Возможно, она просто не могла делать этого. Или,

быть может, я слишком эгоцентричен. Кто я для неё? Миг, вспышка. Моя жизнь по сравнению с её, как жизнь хомячка. Жалко, когда он дохнет, но через какое-то время идёшь покупать другого, зная, что и он когда-нибудь отбросит копыта, но до этого ещё так долго…

Или, быть может, я слишком сильно жалел себя, вместо того, чтобы жалеть её.

Топлюша поднялась с мокрой травы и наступила в ручей одной ногой. Я схватил её за руку, встал и, повернув к себе, поцеловал в губы. Это продолжалось секунду. Мягкие холодные пресные губы. Но они будто вдохнули в меня жизнь.

— Куда ты теперь?

— Обратно. Поживу одна… быть может… найду новых друзей.

— Я… желаю тебе…

— Я знаю. Спасибо. Тебе того же.

— Спасибо.

— Прощай, — сказала она.

— Прощай, — сказал я.

Топлюша вошла в ручей и нырнула. Как она это делает, ручей глубиной едва ли в ладонь. Я постоял ещё некоторое время, а после, развернувшись, ушёл.

На сердце была тоска. Но теперь она была светлой. Быть может, хоть у кого-то всё будет хорошо…

Я вернулся к нашему лагерю. Большая часть спала, под дождём, в одежде или доспехах. Владимир был на часах. На меня устало смотрел Алексей. Михаил тоже не спал, его широко раскрытые глаза были полны боли.

— Прогулялся?

— Да. Не хочешь? Я посижу с Мишей.

— А смысл? Кругом слякоть, холод… Уж лучше тут посидеть, хотя бы не чувствуешь одиночества. Почти не чувствуешь.

Я слабо улыбнулся. Алексей всегда проявлял чудеса хладнокровия. Не думал же я, что он ничего не чувствует? А ведь думал. Он — единственный, на кого я могу положиться в любой момент. И дело не только в том, что мы с ним почти с самого начала. Просто его уверенность придавала уверенности мне. Наверное, так и должно быть у друзей в этом паршивом мире.

— Тебе не кажется, что мы убиваем людей? — неожиданно спросил друид.

— Не думаешь же ты, что они люди?

— Не знаю.

— Я постоянно вспоминаю того засранца… ну, что ты прикончил. Прости, если тебе неприятно… ты?..

— Вспоминаю постоянно.

— Ага. Ясно. Прости.

— Ничего.

— Просто… Они как живые. Грустят, кричат, когда им больно. Теряются, когда не знают, что делать. В их венах течёт кровь, в глазах стоит ужас… Такого ведь не было. Вспомни первых неписей, им на всё было плевать, а эти…

— Из кабанов тоже текла кровь. А неписей мы больше резать и не пытались.

Алексей кашлянул, вытаскивая откуда-то из-за пазухи нож.

— Я пытался. Официантку в прошлой деревне. У неё тоже была кровь. Но убивать её… я не рискнул. Быть может, она

отреспаунилась бы… Но всё равно страшно. Прости, что говорю это тебе…

— Убийце? — зло улыбнулся я. — Ничего. Тогда мы все убийцы.

— А что будет дальше… Когда…

— Дальше будет дальше, — раздался рядом голос Владимира. — А сейчас у нас гости.

Я вскочил, выхватывая тесак, но тут же сел обратно.

— Привет, — сказала Гая, хитро щурясь.

И она была не одна.

Глава 26

20

Если раньше наш лагерь был нагромождением сумок, брошенных под деревья, чтобы не промокли, то есть на лагерь не походил, то теперь он стал настоящим военным биваком. Его обнесли кольями, воткнутыми в землю, в центре, под прикрытием ветвей, разбили большую палатку, окружённую четырьмя большими кострами. Лагерь патрулировали трое человек, четыре лучника сидели на деревьях.

Я не понимал, на кой хрен нам такой лагерь. Торчать здесь долго никто не собирался. На осаду, насколько я понимаю, нам людей не хватит — Гая с головой прошлой деревни, Загом, привели десяток лучников и полтора десятка… гм… контактников, вооружённых боевыми топорами, мечами и булавами. Выглядели они крепкими мужиками, но в лучшем случае у каждого второго была только кольчуга, а щиты некоторых больше напоминали доски с ручками, к тому же не слишком новые доски. Или крышки от столов.

Я сидел под навесом, стараясь не слушать мычание Михаила, доносящееся из палатки. Гая лечит не слишком-то безболезненно, но зато хорошо, Константину она очень помогла.

Из палатки вышел хмурый Павел. Он обвёл лагерь взглядом и, увидев меня, махнул. Я подошёл к нему.

— Ты смотрел, как они разбивают лагерь?

— Угу. Тоже думаешь, что в дальнейшем пригодится?

Павел усмехнулся.

— Пригодиться может всё, что угодно. Даже сращивание костей нижней челюсти.

Меня передёрнуло, что вызывало ещё одну хмурую ухмылку.

— Пошли, мы обсуждаем план действий.

В палатке кроме Гаи, Зага, рыдающего в углу от боли Михаила, чьё лицо сейчас напоминало лицо мумии, сидел Манх. Остальные наши — Николай, Владимир, Алексей. Он помахал мне рукой и улыбнулся. Чувствуя немотивированную симпатию к балаболу-скальду, я сел рядом с ним. По крайней мере, он тут единственный улыбался по-доброму.

— Это я уговорил их сюда прийти, — шепнул он мне на ухо. — Справедливость же должна быть. И я был уверен, что вы ещё живы.

— Спасибо.

— Да не за что.

— Где остальные?

— Уплыли на Огненный. Мы много торговали с тамошними, они должны помочь обустроить деревню, пока не ударили морозы.

— А когда ударят морозы?

— Через пару месяцев. Сентябрь же уже начался.

Я вспомнил ледяной дождь и бури. Вот тебе и сентябрь. А в ноябре, значит, уже морозы… Надо на юга. Наверное, сейчас я бы сидел в офисе, загорелый после Таиланда… Или не загорелый. Строил бы шашни с Леной.