Героический режим. Не для героев
Шрифт:
— Выносливость не слишком сильно падает?
Отрицательное мычание. И снова сдавленные рыдания, издаваемые преимущественно носом. Я не видел, но был уверен, что Михаил рыдает. Да и кто бы не рыдал. Как страдал Костя, когда ему лечили лицо, а здесь разрублена кость.
Наконец Алексею кое-как удалось затолкать язык воина ему в рот и кое-как стянуть нижнюю челюсть. После он просто плотно наложил лоскуты воину на лицо, чтобы остановить кровотечение. Михаил больше не дёргался, но я слышал его стоны и видел, что его трясёт.
— За пару дней восстановишься, — ободряюще сказал ему Алексей.
— Да, на хер, пару дней, — прорычал Павел. Пока Алексей возился с воином, глава пати потушил пожар. Его лицо покрывала копоть, а левая щека опухла, судя по всему ожог. — Как бы пару лет здесь не проторчать.
— Угу, — хмыкнул Николай. — Мы, можно сказать, застали ублюдков со спущенными штанами, но вместо того, чтобы ухватить их за яйца, погрозили пальчиком и дали лёгкого пинка под зад. Лёха, к тебе это не относится, ты выше всяких похвал.
— Я знаю, — угрюмо сказал я.
Да, мы обосрались. Сделали всё, что могли, но этого оказалось недостаточно — слишком много мобов здесь оказалось. И ещё не меньше трёх или четырёх десятков сейчас готовится к штурму. Причём, теперь они предупреждены и во всеоружии.
Но отражение штурма было не единственным вариантом. И я подумал об этом не один.
— Два варианта, — сказал Павел. — Или мы окапываемся здесь. Мало еды, много зелий и желание урыть всех засранцев. Или мы, поджав хвост, бежим в лес. Ждём другую пати, изводим мобов по одному… Что угодно. В общем, уходим в подполье. Снова придётся брать ворота… Но от голоду не подохнем.
— Время на нашей стороне, — произнёс Алексей. — Не настолько же мы круты, что умудрились пройти досюда. Дождёмся следующую пати.
— Дождёмся, конечно, дождёмся. Но где?
— Здесь. Второй раз ломиться в ворота — это слишком рискованно.
— Сидеть здесь практически без еды — тоже, — возразил Николай. — Тем более, мы вряд ли удержим ворота до подхода следующей пати. Придётся засесть где-нибудь в доме и ждать, пока они прорвутся сюда.
— Если начнётся штурм, устроим диверсию за воротами, — предложил я. Мне чертовски не хотелось уходить.
— Если нас просто не спалят.
— Не дадим.
— У тебя круговой обзор во все стороны?
Я скрипнул зубами.
— Ладно, — буркнул Павел. — Оба варианта одинаково хреновые. Голосование… Нет, хер вам, а не голосование. Уходим. Это приказ. Ждём, пока чуть-чуть не отойдёт Мишка, и уходим.
— Как бы нас отсюда не попросили, — медленно произнёс Владимир.
Я перевёл взгляд на крепость. Её ворота медленно открывались.
— Ну что ж, — делано весело произнёс босс. — Пожар потушили, пора убегать. На кой хрен я так старался?
— Просто ты неудачник, — угрюмо сказал Алексей.
— Возможно. Хорошая мысля приходит опосля, я догадался, что мы вряд ли удержим ворота только в тот момент, когда последний огонёк…
— Заткнитесь и бежим! — рявкнул Владимир.
Мы с ним грубо схватили Михаила и потащили к воротам. Наши друиды засыпали медленно спускающихся к нам латников кастами, воины прикрывали отступление. Мобы не торопились, они даже не пытались перейти в атаку, просто спускались быстрым шагом к воротам. Когда мы вышли за пределы деревни, противники побежали, но, достигнув ворот, просто их закрыли.
С первым штурмом мы облажались. Наверное, это с натяжкой можно было назвать победой, не поражением уж точно — потеряв одного человека мы уничтожили больше двадцати мобов. Но… никакого ощущения победы. Мы в меньшинстве, силы потрачены зря.
Стоны Михаила звучали как погребальный марш всем нам.
Занимался рассвет. Медленный, тягучий, он разбавил ночной мрак серым цветом. Никаких рассветных красок — тяжёлые тучи, моросящий дождь, холод. Просто серый становился всё светлее и светлее, пока не решил, что всё кончено, хватит одного из более светлых его оттенков. Тучи сужали этот мир, делали его таким тесным, как гроб, давящий со всех сторон своим замкнутым пространством. Я никогда не лежал в гробу. Но сейчас будто стоял одной ногой в нём.
Как и мы все.
Даже весёлое журчание ручья не привносило каких-то светлых красок. Единственное, что грело меня, это голова Топлюши, лежащая на моём плече. Уж ей-то точно вода не кажется отвратительной. Или, быть может, всё наоборот? Утопленница ненавидит её?
— Ты любишь воду? — спросил я.
— А ты любишь воздух?
— В смысле?
— В том, что я просто в ней живу. Мне не нравится вот такая вода. — Утопленница наклонилась и своей тонкой ладонью зачерпнула из ручья. — Серая. Мне больше по душе, когда она голубая и играет солнечными зайчиками. Но это тоже вода, и без неё мне никак.
Я грустно рассмеялся.
— Что смешного?
— Ничего. Просто ты права… а я…
— Что — ты?
— Не знаю.
Я действительно не знал. Я жив, я дышу. Всё не так плохо, как могло бы быть. Далеко не так. Но… человек, наверное, не может радоваться малому. Да, я жив, но радости никакой.
— Ты такой грустный, — тихо сказала Топлюша. — Кто-то умер? Твой друг?
— Умер. Не друг. Скорее даже враг, хоть он и не знал об этом. Просто… всё не так просто. Мы… нам… нас…
Вот так. Оставалось только сидеть и блеять. В голове ничего, только серость сегодняшнего дня.
— Я просто не хочу умирать, — сказал я, наконец.
— Смерть — это ещё не конец. Я же сижу с тобой.
— И что мне теперь тоже утопиться?
Кажется, это задело её. Но она всё равно сказала:
— Нет. Делай, что хочешь. Но это не такой плохой вариант. Мы останемся вместе. Навсегда.
Я слабо улыбнулся.
— Это вряд ли. Я, скорее всего, просто отброшу копыта. Навсегда. И в любом случае мне ещё хотелось бы побрыкаться. Хрен я просто так пойду в могилу.
— Это твой выбор.