Героиня мира

Ли Танит

Завидев меня, она тут же сказала:

— Вам нравится мое восхитительное украшение? Мне подарил его в наш медовый месяц Оберис. Мне говорили, что и у королевы в Тули не найдется ничего прекраснее.

Она распустила волосы. Они окутывали ее фигуру и в силу свойственного им гальванизма липли к коже и к шелку, струясь до самого пола.

Подали обед. Еда отличалась сухостью, даже яствам в доме Сидо недоставало влаги. Мы ели, как всегда, молча, но вина она пила больше, чем обычно.

Когда мы перешли к десерту, она отослала слуг.

Своими

руками Сидо разделила апельсины на дольки и полила их сиропом из плодов рожкового дерева, а затем передала мне тарелку, словно крестьянка из какой-нибудь хижины. Возможно, когда-то она и была крестьянкой. Разве можно что-нибудь знать наверняка?

— Я выше вас, — сказала она, — и мои платья вам не подойдут, иначе я отдала бы их вам.

Я положила в рот кусочек апельсина. Она смотрела вдаль; казалось, ни малейшей мысли нет в ее взгляде и глаза у нее незрячие. Она за чем-то наблюдает, но что же ей видится? Наши скелеты?

— Ретка, — проговорила она. И, помолчав: — Зулас Ретка.

Потом она взялась за графин, который мы почти осушили, только она пила больше меня, и наполнила наши бокалы. В вине плавали красные ягодки и веточка аниса. Она принялась их разглядывать.

— Помните роман, который читала нам служанка?

Я не ответила, и она внезапно перевела взгляд на меня.

— Да, — сказала я. Я не забыла, как его читали, но содержание стерлось у меня из памяти, за исключением одной фразы…

И тогда она процитировала те самые слова:

— «Дом Ночи». Помните? Я его видела. А однажды он мне приснился.

Я не поняла, о чем она говорит. Эти слова из книги превратились для меня в обозначение состояния ума и духа.

— Что… это такое? — спросила я.

— О, — ответила она, — это тюрьма.

Она посмотрела на остатки вина.

Я ждала.

— Несколько веков назад это место полюбилось завоевателям из Тулии, — наконец сказала она. — Северо-западная часть острова. В романе героя и героиню бросили в эту тюрьму на погибель. Старухи пугают ею детей Лишь мертвецы выходят оттуда на свободу.

Движением, свойственным ящерицам, она подняла осторожный, без единой капли тепла взгляд, моргнула, встала с дивана и вышла из-за стола; ее окутывали текучие струи черных, как ночь, волос.

Затем она рассмеялась, по-прежнему не отводя от меня глаз. Мне показалось, будто мне в горло впились острые когти. Подобно змее перед броском, она бессознательно таит в себе зло. Знай я какой-нибудь магический жест, помогающий отвести беду, я воспользовалась бы им; будь у меня доверие к кому-то из богов… я прошептала имя Вульмартис, на большее я была сейчас не способна. Может, она наслала на меня порчу? Понимает ли она, что делает?

Окруженная зелеными и алыми отблесками, Сидо прошла вдоль дворовой стены, волосы тянулись за ней шлейфом, скользя по плитам; оказавшись возле двери в гостиную, она скользнула внутрь, словно клинок в ножны.

Она уехала в ту короткую ночь. Все пути, ведущие из Эбондиса, теперь тщательно охранялись, но ее карету хорошо знали, и благодаря своему

положению Сидо беспрепятственно покинула город. Лишь немногое прихватила она с собой в маленьком лакированном сундучке, но положила в него лучшие из вещей, ставших ее добычей. Я думаю, она так и не сняла ожерелье, а просто прикрыла его шалью. Сидо увезла все свои кольца, но оставила несколько ценных украшений и все платья, даже наряд из серебристой ткани, похожий на свет.

Куда она отправилась, остается вопросом. Мне вспоминается колдунья из старинной сказки, которая взлетела в небеса на запряженной драконами колеснице. Вероятно, с острова еще можно было как-то выбраться. А вдруг одна из бухт не полюбилась тулийцам? Подкупить хозяина рыболовного судна — дело нехитрое.

После отъезда Сидо слуги втихомолку разобрали все, что она побросала, а затем, как я и ожидала, тоже скрылись.

Град ударов, обрушившихся на входную дверь, возвестил о прибытии Ретки и сопровождавших его гвардейцев — я пошла открывать.

Он велел им оставаться на крыльце, а меня увел в дом.

Ретка огляделся по сторонам, скользнул взглядом по лестнице, по комнатам на первом этаже. По мере того как проходили дни, на предметах постепенно проступали отпечатки заброшенности. Я не пыталась этому препятствовать. Я стала лишь гостьей в доме, который все покинули.

— Чувствуете приятную прохладу? — спросил Ретка. — Зима настала. Сидо уехала. Ах, — сказал он, — до чего же безотказны эти солнечные часы.

Он прошелся по дому, составляя в уме опись имущества. Пару раз остановился и что-то положил в карман. Скорей всего, вещи, подаренные им Сидо, которые она не пожелала взять с собой, а может, что-то из собственных принадлежностей, валявшихся в доме. Если Ретка и ворует, то не по мелочам.

— Вам лучше отправиться со мной в здание суда, — сказал он, — здесь ненадежное для вас место.

Я послушалась. Очередные сборы моих личных вещей не заняли много времени.

5

По-моему, комната, которую мне выделили в здании суда, совсем недавно служила кабинетом кому-то из служащих. Рыжеватая штукатурка на стенах, а вид из окна, к счастью, загораживает дерево. Туда принесли и установили в удобном месте кровать и умывальник, письменный стол остался с прежних времен. Ретка извинился, сказав, что не может предложить ничего лучше. Царящие в городе настроения не понравились многим служащим суда, и они укрылись в этом здании вместе с семьями.

Время от времени он обращался ко мне с просьбой переписать набело то или иное письмо. При этом он тоже приносил извинения, хотя уверял, что несколько самых выдающихся в городе дам выполняют такую же работу, а ведь одной из них уже за восемьдесят, правда, почерк у нее до сих пор весьма разборчивый. Содержание этих писем осталось для меня неясным. Тулийский язык в письменном виде нередко ставил меня в тупик, а кроме того, меня не интересовало переписываемое. Полагаю, Ретка не стал бы доверять моему перу что-то особо важное.