Героиня мира

Ли Танит

Я пребывала в оцепенении, но потом слегка напугалась. Когда начался очередной ночной обстрел и грохот, перемежавшийся красными вспышками, они свернулись рядом со мной клубочком, желая меня успокоить, но присутствие их скорее угнетало меня, а вовсе не утешало. Никогда прежде я не знала подобной тесноты. Но дни и ночи, бесформенные и непонятные, все шли своим чередом, и пребывание у меня в комнате вошло у них в привычку.

Девушку с более темными волосами и кожей звали Лой. Чертами лица она напоминала бессердечную дикую птицу с яркими желтовато-зелеными глазами. Девушка помладше, помягче и попроще, Мышь, оказалась более

скрытной и злобной — ведь я видела, как она отрывает мотылькам крылышки.

На протяжении дня Лой и Мышь были заняты: они кое-как выполняли порученную им работу, от которой никак не могли отвертеться. Однако не проходило и дня, чтобы одна из них, а то и обе не забежали ко мне потихоньку утром или попозже. Они часто приносили с собой угощение, сласти или чуть побитые фрукты, а однажды притащили сваренное вкрутую яйцо с забавной рожицей, нарисованной на скорлупе, и я рассмеялась. Мой смех вызвал у них радость с оттенком самодовольства. Уж они-то знали, что сумеют развеселить меня. Они поминали об этом еще много дней спустя. Лой сказала, что яйцо дал старый сапожник с улицы Винтоклас, который тайком держал в чулане кур, о чем не ведали ни военные, ни мэрия. С помощью флирта Лой добыла два яйца, одно для меня, а второе они поделили пополам с Мышью. Сапожник же явно ничего не получил.

— Я — девушка честная, — заявила Лой. — Скажу тебе, однако, — добавила она, — такие наступают времена, что не худо бы повернуть старушку Вульмартис лицом к стене.

В тот вечер, когда пушки смолкли, а мы все не могли заснуть, они рассказали мне про чувственность и про половые сношения. Мама никогда не обманывала меня, просто кое о чем умалчивала. Однако того, что я узнала от нее, оказалось достаточно, чтобы придать убедительности их чудовищным проповедям. Я поверила, почувствовала отвращение и до поры до времени отложила мысли об этом. И тогда я вновь стала что-то ощущать — ко мне возвратился рассудок и своего рода равновесие, ведь мне пришлось измениться для того, чтобы выжить. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, я превратила Лой с Мышью в своих наставниц и отчасти в пример для подражания. Если я и смеялась теперь, то яростным смехом беспризорника, как Лой. Я искоса поглядывала по сторонам, как Мышь. Иногда, оставшись наедине с собой, я придумывала шутки, чтобы потом посмешить их. Я делала им прически. Они примеряли мои платья.

В каком же, должно быть, беспорядке пребывает черный дом. Я не встречалась с тетушкой несколько недель. Блюда, которые ей подавали, если было что подавать, скрывались за резной дверью.

— Она-то вообще сумасшедшая, — сказала Лой. — И всегда такой была. Буфетчица говорит, что мадам сидит там, свирепо глядя на обои. К еде еле притрагивается — что ж, нам больше достанется. Ты никогда не пробовала воробьев? — Вовсе не так и плохо.

Но на это я никак не соглашалась.

Однажды в сумерки пушки загрохотали раньше обычного. Девушки прокрались ко мне в комнату.

— Давайте наряжаться, — сказала Мышь.

— Пойдемте на улицу, — сказала Лой.

Ее отвага ошеломила меня и Мышь.

— Куда-нибудь неподалеку. Просто пройдемся по Западной аллее и по улице Винтоклас. Там можно разузнать всякие новости. Разве тебе не интересно, — добавила она, обращаясь ко мне, — что происходит с твоим красавцем-поклонником, с тем офицером из полка Орлов? — Я обо всем позабыла и не поняла, кого

она имеет в виду. — Если подняться на Девичий Холм, можно увидеть стены и даже места, где стоит противник, чтоб ему провалиться.

Мышь заверещала от ужаса перед такими выдумками.

— Что вы трусите, — сказала Лой, — благородные дамы все время ездят туда в экипажах и смотрят в бинокли.

— Если лошадей не осталось, откуда бы взяться экипажам? — ехидно сказала Мышь.

— О, их поклонники, благородные господа, берутся за оглобли и служат им вместо лошадей, — весело возразила ей Лой и разделась до сорочки, чтобы нарядиться в мою синюю юбку с лифом, которые нравились ей больше всего.

Она и раньше выходила на улицу, хотя лишь в дневное время, — а иначе откуда бы взялись яйца? Она рассказывала нам о своих приключениях: галантный сержант из ополчения предлагал подарить ей шпильку с бриллиантом и — что куда заманчивей — вульмартовский кекс с весеннего праздника, который не состоялся, если только она позволит ему заглянуть к ней за корсет. Но Лой отказала молодцу и убежала, поскольку была девушка «честная».

Меня они тоже принарядили, а вдобавок нарумянили как и себе щеки и намазали черной краской ресницы. «Да наша малышка Ара просто самая настоящая красотка!»

Мы выпили еще по капельке вина из погребов, а потом отправились на улицу, выскользнув через боковую дверь и пройдя по саду; каждое еще не срубленное дерево было намазано черной краской.

— Там, в стороне Пантеона, что-то горит.

Брраам — прогремели пушки сазо, и мы презрительно расхохотались.

Небо раскололось, но грохот удара послышался за много миль от нас.

Уличные фонари по большей части не горели, ведь масло для них давным-давно иссякло. В частных домах здесь и там виднелись бледные стыдливые огоньки. Казалось, все аллеи до единой пусты, но девушки размеренным шагом продвигались к западной стороне, и я тоже, раскачиваясь меж ними, словно язычок колокольчика.

Я не выходила из дома Илайивы с начала осады. Годы и столетия незаметно промелькнули с тех пор. То ли глоток дешевого вина, то ли витавший над нами запах дешевых духов придал мне бодрости. Прошлое спало с моих плеч, и мы отпихнули его прочь, цокая каблучками, — Мышь одолжила мне пару своих туфель.

На улице Винтоклас ночь пробудилась. Дуэтом сверкали два костра, и солдаты новой армии, ополчения, болтались без дела, а может, прятались возле них с бутылками в руках; что-то поджаривалось на огне и восхитительно пахло. Горожане пришли туда же, просто посидеть или, быть может, поклянчить кусочек мяса. Толпа, но не страшная. Однако Лой, хорошо знавшая повадки солдат, сказала:

— Поосторожней, девочки.

Проявляя большую осмотрительность, мы направились вперед, к границе между темнотой и светом первого костра.

— Кто идет? — окликнул нас грубый мужской голос.

Лой и Мышь захихикали. Но глядели настороженно.

— Да это же просто три райские нимфы, — сказал солдат-ополченец, подойдя к нам. Дубинка и нож висели у него на поясе. От кушака почти ничего не осталось, а повязка из бинтов на голове светилась в темноте, как фосфор. — Я умер и попал в загробный мир.

— Надеюсь, ты прихватил с собой немало свиней-сазо, — сказала Лой.

— Ну а как же, что, по-твоему, жарится там, на огне? Знаешь, их ведь можно есть, поскольку они не люди, эти самые сазо.