Герой конца века
Шрифт:
— На это нашлась покупательница, и мне нужны деньги.
— Покупательница!.. — подозрительно спросила Настя. — Кто она?..
— Одна барыня, замужняя…
— Молодая?..
— Ты ей годишься в дочери…
— Когда же мы поедем в это… как его?..
— Серединское.
— Да…
— Как управишься, уложишь свои вещи.
— Это я сделаю в один день.
— Тем лучше…
Действительно, хотя и не через день, а через три были отправлены в Серединское сундуки, а затем через неделю Николай Герасимович повез туда Настю.
Дом, с которым мы уже знакомы, по письменному приказанию Савина был проветрен и очень, как и все имение, понравился «новой помещице», как шутя называл Николай Герасимович молодую женщину.
Устроив ее в Серединском, Савин помчался в Москву, куда по его телеграмме, данной еще из Тулы, должна была приехать Строева.
Она еще не приехала, но в ее письмах, которые нашел Николай Герасимович в гостинице «Славянский базар», где остановился и куда еще телеграммой с дороги в Тулу он просил ее адресовать письма, Маргарита Николаевна сообщала, что пристав Мардарьев положительно сживает ее со свету, требуя предъявления нового паспорта, и что два раза в квартиру являлся ее муж, но был выпровожен Петром.
Николай Герасимович письмом просил ее отправить мебель и вещи в Тулу, а самой ехать вместе с горничной и лакеем Петром в Москву.
Недели через две Маргарита Николаевна наконец прибыла в первопрестольную столицу.
Савин сообщил ей свой план относительно продажи ей Руднева и, получив согласие, тотчас же совершил купчую крепость, причем с утверждением у старшего нотариуса тульского окружного суда дело затянулось почти на месяц.
Только в мае он повез новую владелицу в ее именье.
В природе все оживало, вековой парк зеленел.
Деревня, особенно им, еще влюбленным друг в друга, показалась раем.
Руднево было старое дворянское гнездо, с великолепной усадьбой, огромным каменным домом посреди обширного английского парка.
Перед домом и большим двором, окруженным флигелями, конюшнями и другими пристройками, был разбит роскошный цветник.
Усадьба стояла на пригорке, у подошвы которого запруженный ручей образовал два огромных проточных пруда.
За прудами были фруктовый сад и оранжереи; дальше живописно раскинулось село.
Выбеленные постройки усадьбы эффектно выделялись среди зелени парка.
Дом был большой, просторный и прекрасно отделанный и меблированный старинною ценною мебелью.
Привезенные из Петербурга мебель и вещи украсили его еще более, дав ему элегантный вид.
Маргарите Николаевне имение очень понравилось, и она с радостью поселилась в нем.
Скуки они оба не боялись, и жизнь в деревенской глуши казалась им блаженством.
Образовался даже круг знакомых из соседей-помещиков тульских жителей, которым Николай Герасимович представил новую владелицу Руднева, как свою кузину.
Гости стали собираться довольно часто, и в это время Руднево принимало праздничный вид, устраивалась охота, кавалькады, пикники.
Время летело быстро.
Лето кончалось.
Перспектива осени и долгой зимы не пугала наших сельских жителей поневоле.
Николай Герасимович был очень доволен: паспорт Строевой он достал, а копия с приговора не появлялась.
О последней он даже почти позабыл.
VII
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
В то время, когда Савин и Маргарита Николаевна Строева благодушествовали в Рудневе, Настя, или, как мы ее будем называть теперь, вследствие ее полубарского положения, Настасья Лукьяновна Червякова вела деятельную жизнь в Серединском.
Имение и хозяйство в нем было действительно страшно запущено, и Настасья Лукьяновна ретиво принялась за его исправление, всюду поспевала сама и ее властный голос раздавался то в саду, то в амбарах, то на покосе, то на гумне.
— Ну и глазастая эта у нас «барская барыня», — говорили наемные рабочие и работницы, жившие в дворовых избах, и крестьяне села, подряжавшиеся на работу.
— Сметливая, любому мужику, либо дотошному помещику впору…
— Да и краля, братцы, писаная, ведь уродится же такая из простых крестьян… Подлинно барский кусочек… За красоту ей да за тело и честь.
— Баба вальяжная… Да не в этом суть, башка у ней ровно как мужицкая… До всего доходит, все знает… Для барина во как старается… Страсть.
— Любит…
— Любит… Ишь сказал… Ты в городе не живал, а я годов пять в самом Питере выжил… Пронзительные, братец, там тоже бабы…
— Ну?..
— Вот те и ну… А вот того самого ума в них нетути… Да и любовь-то тоже городская, питерская.
— Ась…
— Питерская, говорю, городская… Ишь Настасья-то норовит, коли любит, все барину-то в карман, да в карман, а те, питерские, коли полюбят, так все из кармана и тащут.
— Облегчают, значит.
— Уж подлинно, что облегчают.
— Эта, значит, еще не дошла.
— То-то оно, что не дошла… А может и честь есть, да совесть хрестьянская.
— Может и так.
Как-то раз под вечер на аллее, ведущей к дому, показался запряженный парой лошадей открытый тарантасик из тех, в которых выезжают на ближайшую станцию железной дороги серединские крестьяне, занимающиеся извозом.
Настасья Лукьяновна в это время была во дворе и отдавала свои последние приказания скотнице.
С крайним удивлением она увидала приближающийся экипаж.
— Кого это Бог несет? — недоумевала она.
— Не становой, нет… Становой был недавно… Землемер… Этот должен быть еще через неделю…
В это время тарантасик въехал на двор и остановился у подъезда, на крыльце которого уже стояла Настя, все еще не решившая вопроса, кто мог быть этот нежданный и негаданный гость.
Тем временем из тарантасика выскочил небольшого роста человек в коричневом, довольно потертом летнем пальто и военной фуражке.