Герой по найму
Шрифт:
Джуба мимоходом глянул в зеркало. На него в ответ глянул человек, которого Игги временами не узнавал. То есть он сам. Лет тридцати, среднего роста, крепкого телосложения, темноволосый и кареглазый, с суровыми бровями, бородой и усами, и с явной ленцой во взгляде, одетый по-простому в порты, нательную рубаху, да поверх кафтан зеленого цвета, на ногах — мягкие сапожки. Ну и пояс широкий, в две ладони. В общем, свой парень, в доску! Но при этом было в нем нечто такое, что заставляло случайных людей обходить его стороной, а неслучайных — обращаться лишь в самой крайней нужде. Может, играл роль взгляд — хищный, как у лесного зверя, оценивающий. А,
Свое настоящее имя Сигизмунд, Джуба не любил, и с детства сократил его до Игги, а потом уже настолько привык, что редко вспоминал о том, как его зовут на самом деле.
Вообще, раньше все казалось проще. Бартоломей, отец Игги, которому он и был обязан своим необычным для этих мест именем, прибыл в Тридевятоземелье из неведомого далека. Откуда точно, было неизвестно — ни сам отец, ни мать никогда не упоминали об этом вслух. Отец был знаменит своими безумными выходками по всему царству. Он не ценил ни свою жизнь, ни чужую. Впрочем, чужую он не ценил чуть больше.
За какие-то десять лет своего пребывания в Тридевятоземелье он дослужился до десятника отборной царской дружины, что говорило само за себя. В боевую дружину трусов не брали, но отец Игги, даже по местным меркам слыл неудержимым смельчаком. О его приключениях до сих пор рассказывали в харчевнях, правда, не столько восхищаясь, сколько предостерегая молодежь от подобных безрассудств.
Жену себе он завоевал с великим трудом. Дед Игги, давно уже лежавший в земле, в свое время никак не хотел отдавать единственную дочь за безродного чужеземца, пусть и занявшего немалый пост*, но совершенно не обремененного состоянием. Но Бартоломей привык добиваться своего. Он выкрал девицу и тут же обрюхатил ее. Опасаясь позора, быстро сыграли скромную свадьбу, и в положенный срок родился и маленький Игги.
*Царский десятник мог претендовать на пенсию по истечении всего лишь пятидесяти лет службы, и вдобавок получал казенный двухэтажный терем. Вот только за всю историю царства ни один десятник еще не сумел дожить до этого счастливого дня.
А через несколько лет отец совершил роковую ошибку: уйдя из дружины, он отправился воплощать очередной безумный прожект, вознамерившись отыскать сокровища древних чатлахов, да так и сгинул безвестно, когда самому Игги было годиков шесть. О сокровищах ходили разнообразные слухи на которые нисколько не влиял тот факт, что немногочисленные историки Тридевятоземелья до сих пор не могли сойтись в едином мнении: существовали ли древние чатлахи в принципе или нет.
Мать Игги ждала отца долго. Она любила его всем сердцем и так и не смогла поверить в его гибель. Прошло лет десять, Игги уже вполне сносно научился махать мечом, попробовал свой первый стакан медовухи и уломал дочку соседа прогуляться с ним на сеновал, как неожиданно вернулся один из солдат, сопровождавших отца в путешествии. Солдат передал медальон, с которым отец по своей воли никогда бы не расстался, как доказательство его гибели.
Царские дружинники, в память о Бартоломее, дозволяли Игги присутствовать на изнуряющих душу и тело воинских учениях. Более того, когда он пытался уклониться от таких щедрот, его насильно отлавливали и доставляли на плац, заставляя вновь и вновь повторять опостылевшие удары, выматывающие уклонения, ненавистные упражнения, как, например, бег по двору с теленком на плечах. Волей-неволей, Джуба стал знатным воином, сам того не желая.
Но мать не поверила в гибель мужа. Потратив все наследство, оставшееся от деда, она, не сказав сыну ни слова, снарядила собственную экспедицию и отправилась на поиски супруга. Больше о ней никто не слышал.
А Игги после нее остался лишь старый, выстроенный еще дедом, двухэтажный терем и несколько монет, которые мать не заметила, торопясь в сборах. Монет хватило лишь на первый месяц существования.
Очень скоро Джуба пришел к выводу, что так дело не пойдет. Монеты кончились слишком быстро, хорошо хоть, что крыша над головой имелась, а это уже немало.
Джуба знавал когда-то одного хорошего человека, живущего в бочке на берегу моря. К сожалению, кончил он плохо. Как-то ночью местные детишки, решившие подшутить над спящим мудрецом, закрыли крышку бочки и столкнули ее в море. Бедолага уплыл в неизвестном направлении и обратно уже не вернулся.
Игги был молод и не унывал. Жить в Велиграде — столице всего Тридевятоземелья — было неслыханной удачей. Прихватив видавший виды меч, да миниатюрную картинку, на которой были нарисованы его родители в молодости, он не раздумывая ни минуты, отправился к царю за лицензией на работу.
Царь принял его ласково, отца вспомнил добрым словом, лицензию выписал, но потребовал от новоиспеченного дельца платить пожизненную десятину в царскую казну от всех возможных доходов нового предприятия. Игги посчитал это требование вменяемым и согласился.
А идея у него родилась следующая: так как, кроме как махать мечом и улаживать различные вопросы, он ничего и не умел, то, недолго думая, и решил заняться именно этим делом.
Решать вопросы превосходно получалось у него с самого детства, когда за медяки и яблоки Игги решал споры среди соседских мальчишек. Авторитет у него был непререкаем, потому как он единственный из всех являлся владельцем настоящего боевого ножа, и чуть что, тут же грозил им каждому, кто пытался усомниться в его словах.
На последние деньги он заказал небезызвестную вывеску и принялся за работу.
Дела поначалу пошли просто превосходно. Он брался за любые заказы, хотя отдавал предпочтения тем, которые требовали как можно меньше усилий и приносили максимум прибыли. За несколько лет он умудрился скопить некое количество золотых монет и приобрел достаточную известность в столице. Это было достижением.
Тут Игги решил, что уже достаточно. Работать было занятием крайне утомительным, ведь частенько приходилось сновать по городу туда-сюда в совершенно нечеловеческих условиях, под проливным дождем, оставаясь без обеда и даже ужина.
Скопленных средств хватало на вполне сносное существование, и Джуба на время отошел от дел. Потом это ему понравилось, и возвращаться к активной деятельности он не очень-то и спешил, соглашаясь лишь время от времени на незначительные подработки, которые, правда, иногда выливались в серьезные неприятности, но тут уж ничего не попишешь. По крайней мере, на широкую ногу свое дело Игги вновь ставить не намеревался.
Но хорошему всегда приходит конец. С чем в душе Игги был совершенно не согласен, но не он первый, не он последний…