Гештальт-подход. Свидетель терапии
Шрифт:
«Сейчас» – это интересное и трудное понятие, потому что, с одной стороны, вы можете работать и достигать чего-то, только если вы работаете в настоящем. С другой стороны если вы делаете из этого моралистическое требование, вы сразу обнаруживаете, что это невозможно. Если вы стремитесь схватить настоящее, оно тут же уходит. Это парадоксально – работать в настоящем, но не быть в состоянии удержать его или даже сосредоточиться на нем.
Второе слово, важное в связи с нашей терапией, – слово «как». В прошлые века спрашивали «почему», пытались найти причины, основания, извинения, рационализации. Полагали, что если мы можем изменить причины, мы изменим следствия. В наш
Структура, в которой мы более всего заинтересованы, —это структура нашего жизненного сценария. Эта структура – ее часто называют кармой или судьбой, – часто проникнута самоистязанием, бесплодными играми самоусовершенствования, стремлением к достижениям, и так далее. Когда встречаются два человека с различными жизненными сценариями, каждый из них старается втиснуть другого в свой сценарий, или один старается угодить другому и стать частью его сценария, и так возникает вовлеченность, замешательство, конфликты. Люди запутываются, вязнут (get stuck) друг в друге, и весь сценарий перепутывается, – но это тоже часть сценария.
Мы хотим реорганизовать наш жизненный сценарий. Средства и методы этого могут быть до некоторой степени понятны.
Сейчас я хочу поработать с кем-нибудь из вас. Я должен сказать, что у меня очень плохая память на имена; нужно, чтобы я очень хорошо знал человека, или чтобы с ним была связана большая радость или другое значительное событие, чтобы я вспомнил, как его зовут.
Для моей работы нужны шесть составляющих. Мне нужно мое умение, нужен так называемый «горячий стул»; у нас он даже очень красиво выглядит. (Смех.) Нужен пустой стул, который будет принимать на себя все те роли, которые вы отделяете от себя, и других людей, которые необходимы, чтобы понять свой жизненный сценарий. Мне нужна косметическая салфетка (может быть сегодня она и не понадобится), сигареты и пепельница, и я готов к работе (смех). Итак, я приглашаю кого-нибудь, кто хочет выйти и поработать со мной в горячем стуле.
(Выходит Дон – бородатый мужчина лет сорока; он преподает рисование.)
Фриц: Тебя зовут…
Дон: Дон.
Фриц: Дон, я попрошу тебя использовать слово «сейчас» по возможности в каждой фразе.
Дон: Сейчас я чувствую, как бьется мое сердце. Сейчас я удивляюсь, почему я здесь сижу. (Смех.) Почему мне захотелось заполнить пустоту? Сейчас я недоумеваю, над чем бы я мог поработать.
Фриц: Гм. Позволь я прерву тебя и вернусь к Фрейду и психоанализу. Фрейд говорил, что человек, свободный от вины и тревоги, здоров. Моя собственная теория относительно тревоги и вины такова. Чувство вины – не что иное, как невыраженный упрек. А тревога – не что иное, как разрыв между «сейчас» и «позже». Как только вы оставляете безопасную основу настоящего и перепрыгиваете в будущее, вы переживаете тревогу, или, как в данном случае, страх сцены. Вы волнуетесь, сердце начинает биться сильнее, и так Далее – все это симптомы страха сцены. Мы часто не замечаем хронической тревожности просто потому, что мы заполняем разрыв разного рода страховыми полисами, ригидными конструкциями характера, грезами и прочим. Если же мы сведем будущее к настоящему, тревога исчезнет. Давайте попробуем прямо сейчас это сделать. Закрой глаза и расскажи подробно, что ты чувствуешь прямо сейчас.
Дон: Физически я чувствую тепло одной руки, касающейся другой. Сейчас… сейчас я чувствую, м-м, напряжение во всем теле. Особенно здесь. (Показывает на грудь.)
Фриц: Хорошо. Ты можешь войти в это напряжение?
Дон: Я как будто растягиваю себя, вот так. (Накрест растягивает руки на груди.)
Фриц: Можешь ли ты сделать это со мной? Растяни меня.
Дон (поднимается и растягивает Фрица за плечи): Как будто меня вытягивают вот таким образом.
Фриц: Сильнее. Тяни так сильно, как тебе нужно. 0'кей. Садись.
Дон: Теперь это ушло. (Смех.)
Фриц: Если ты научишься делать другим то, что делаешь себе, ты перестанешь подавлять себя и мешать себе в том, что собираешься сделать.
Но я не понимаю, почему Дону нужно меня растянуть. Здесь я вынужден шокировать вас, потому что собираюсь ввести один из технических терминов гештальт-терапии – «запудривание мозгов» (mind-fucking). Когда мы начинаем играть в интеллектуальные игры – как это часто происходит в групповой терапии, когда люди высказывают мнения друг о друге, дают объяснения, интерпретируют друг друга, —ничего не происходит, кроме этой интеллектуальной словесной игры.
Так что ты сейчас чувствуешь, Дон?
Дон: Запудривание собственных мозгов. (Смех.) Я объясняю сам себе, почему мне захотелось выпрямить тебя.
Фриц: О'кей, давайте воспользуемся пустым стулом Задай Дону этот вопрос.
Дон: Дон, почему ты хочешь выпрямить себя или кого то другого?
Фриц: Теперь перемени стул. И, – это важная фраза, начни создавать сценарий этого разговора.
Дон: Ну, Дон, ты недостаточно хорош такой, какой ты есть, так что тебя надо растянуть.
Дон (в другом стуле): Ну, вполне возможно. Человек никогда не знает, каковы его возможности, пока не вытянется. Я согласен, мне нужно вытянуться.
Дон: Да, похоже, что ты меня понял, и тебе осталось только предпринять что-то по этому поводу.
Дон (в другом стуле): Ну, я стараюсь что-то с этим сделать, м-м, иногда. Я постоянно помню, что мне нужно что-то с этим сделать. Но я не всегда это делаю. Только изредка.
Фриц: О! Мы познакомились с одним из наиболее частых разделений в человеческой личности – собакой сверху и собакой снизу (topdog and underdog). Собаку сверху в психоанализе называют супер-Эго или совестью. К сожалению, Фрейд упустил из виду собаку снизу; он не заметил, что в конфликте двух собак побеждает обычно нижняя.
Я назову их часто встречающиеся характеристики. Собака сверху постоянно считает себя правой. Иногда она действительно права, но считает она себя правой всегда. Дон принимает как само собой разумеющееся, что эта собака сверху, которая велит ему вытягиваться, права. Собака сверху всегда говорит вам, что вы должны то-то и то-то, и угрожает, что если вы этого не сделаете…
Однако собака сверху очень прямолинейна. А собака снизу ищет другие методы. Она говорит: "Да, я обещаю, я согласна, уж завтра, если я только смогу… " (Смех.) Так что собака снизу – прекрасный фрустратор. И собака сверху, разумеется, не даст ей с этим остаться, она приветствует употребление розги, так что игра само-мучения или самосовершенствования, – называйте как хотите, —продолжается год за годом, так и эдак, и ничего не происходит. Правильно?
Дон: Не совсем так, но… Собака сверху продолжает Давить, и получает…
Фриц: Скажи это собаке сверху.
Дон: Ну, ты продолжаешь подталкивать меня, и иногда я даю тебе кое-что, но я часто чувствую, что тебе этого недостаточно, это не вполне удовлетворяет твои требования.
Фриц: Побудь собакой сверху и требуй. В чем состоят твои требования? Ты должен…
Дон: Ты должен стать гораздо более организованным, и ты мог бы гораздо более толково, чем ты это делаешь, распоряжаться тем, что у тебя есть.