Геймер. Тетралогия
Шрифт:
Но было уже поздно. Неожиданно 'отец' сгреб его в железные объятия, так что Павел чуть не выблевал недавно съеденную пшенку. Глаза вытаращились от ужаса и напряжения, легкие не принимали воздух.
– Пусти, тварь!
– выдавил он по-русски, отчаянно молотя отца свободными ногами.
– Павел Леонидович Пехов, если не ошибаюсь?
– выдохнул ему в лицо 'отец' и тут же разжал смертоносные объятия, давая бывшему десантнику глоток свежего воздуха.
Глава 51
В ОКРУЖЕНИИ СВОИХ
Если мне предложат в следующем рождении стать Буддой, я откажусь от этой чести, так как мое место - быть самураем моего клана, честь и принципы которого я буду защищать столько воплощений, сколько это потребуется.
Вопреки общему мнению, будто бы крестьян много, точно грязи, можно с уверенностью сказать, что это не так. Много детей может быть у зажиточных даймё или придворных, которые собирают налоги и с этого существуют. А откуда средства на содержание большой семьи у простых крестьян, да и если отыщутся какие-то крохи или добрые родители оставят себе всех детей, которых даст им Будда, возникает вопрос - куда их всех девать, когда они подрастут?
Сын крестьянина должен наследовать надел своего отца, а если у крестьянина несколько сыновей? Как разделить и без того скудный участок земли? Разрезать на несколько частей, чтобы хозяин каждой отдельной части отдельно подох с голоду за компанию со своей новой семьей?
Хорошо плодиться самураям, дети самураев становятся самураями, им не нужно выделять землю, нет коня - пойдет в пехоту, не очень здорово, конечно, но что поделаешь. Нет мечей - тоже не проблема, многие господа сами полностью экипируют своих воинов, самурай живет на всем готовеньком. Умрет самурай раньше положенного срока, ну и слава Будде, отмучился, стало быть.
Воины на земле не переводятся, самураи гибнут и гибнут, а значит, они всегда нужны. Одна и та же семья порой отдает своему сюзерену одного за другим всех своих сыновей, самураи всегда востребованы. Не этому хозяину, так другому. Не получится служить родному клану, пойдет к врагам клана.
Куда хуже с крестьянами. Крестьянин нипочем не может позволить себе растить второго, тем более третьего сына, если, конечно, нет надежды продать их куда-нибудь в чайный домик или отдать в театр Кабуки. Но это большая редкость, счастье и удача.
Поэтому издавна крестьяне взяли себе за правило время от времени делать в своей семье прополку.
Обычно происходит это так: отец семейства забирает от матери новорожденного и уносит его в лес, куда подальше. Убивает его или попросту оставляет зверья дикого дожидаться.
Бросит - и прямехонько домой. Поплачут с женой, повздыхают и ну нового ребятенка заделывать. Так и живут.
Счастье, что Павел влетел в тело мальчика из самурайского рода, счастье, что самурай тот не дрянной асигару пехотинец, а уважаемый человек, род которого поколение за поколением управляет деревней. Не самой тоже бедной деревней. В общем, повезло, нечего и говорить, как повезло!
А теперь еще и Кима встретил.
В тот день они ели строго втроем, Хёбу Мията, выгнав из комнаты и жену, и всю приставучую прислугу, которая так и норовит подслушать хоть пару слов, пока накрывают на стол или подливают в чашечки свежий чай.
Жену самурая Садзуко больше всего интересовало, что за странная девушка пришла с ее мужем и не собирается ли он брать ее в наложницы, прислуга любопытствовала на всякий случай, дети ходили по саду, не понимая, отчего обычно такой добрый и общительный отец сегодня не зовет их к себе. И если он не хочет, чтобы они досаждали гостье, отчего же тогда разрешил Мико сидеть с ними за столом, да еще и есть приготовленную для взрослых еду.
Дети всегда оставались чуть-чуть голодными, чтобы не теряли подвижность и не были сонными. В самурайских семьях из еды каждый получал ровно столько, сколько ему было необходимо для того, чтобы не протянуть ноги. Впрочем, в отличие от крестьянских семей, где детей кормили исключительно пшенкой, в каше, заваренной для детей самурая Хёбу деревни Миясу, встречались белые рисинки.
Этим с давних пор служившая в доме безносая служанка Хана любила похвастаться на рынке.
Белые, похожие на драгоценные жемчужинки в желтоватой пшенке рисинки были показателем достатка семьи. По праздникам несколько раз им доставалось по крошечной порции чистого белого риса, при виде которого старший сын один раз в голос заплакал, так что его пришлось успокаивать.
Однажды это случилось в доме отца Хёбу Мията Хёбу Микота, две молодые служанки, из крестьян, которых старый Хёбу только что взял к себе в дом в качестве служанок для жены, соблазнились на маленькую чашечку риса, которая была приготовлена для домашнего алтаря. Никогда прежде не видев такой роскоши, одна из них тайком стащила чашечку и, запустив в нее три пальца, начала есть рис, вторая, это была Хана, побоялась взять рис с алтаря, но зато отправилась на кухню, где умудрилась вытащить из миски, предназначенной для хозяина дома, почти все белые рисинки.
Поняв, что в доме произошли кражи, Хёбу Микота - старший осерчал на девчонок и тут же отрубил голову служанке, укравшей рис с алтаря. Наколов отрубленную голову на высокую пику, он отправился к дому ее родителей и, воткнув пику посреди двора, запретил трогать ее в течение двух недель. Таким образом он наказал семью, воспитавшую воровку.
Со второй служанкой, выудившей рисинки из его миски, Хёбу Микота обошелся более мягко, он отрезал ей нос и скормил его собакам.
Все в деревне уважали старого Хёбу Микота, считая его самым справедливым человеком на свете, и хоть вид мертвой головы на самурайской пике и пугал соседских детишек, родители водили их к дому наказанных крестьян, показывая на отрубленную голову и объясняя на ее примере, как плохо воровать и что бывает с воришками.
Хану жалели за ее уродство и даже хотели выгнать из деревни, так как ее вид устрашал соседей, но тут за девушку неожиданно вступился сам глава рода, который сказал, что прощает ее за кражу и разрешает жить в его доме, где она будет работать за еду и кров.
С тех пор у семьи Хёбу не было более преданной и верной служанки, чем безносая Хана. Кстати, по-японски имя Хана переводится как цветок или нос. Но звали ли ее так до воровства и последующего наказания или прозвище приклеилось позже, никто уже толком не помнил. Во многих домах служанки вообще живут безымянными, отзываясь на 'онна' - женщина. Этого вполне достаточно.