Гианэя (изд.1971г.)
Шрифт:
— Мне неизвестно, что она говорит моему сыну, когда остается с ним наедине. И чему она его учит. Но я не хочу, чтобы Риа стал убийцей.
— Успокойтесь! — ответил Фогель. — Я вполне убежден, что сейчас она ничего подобного не внушает Риа. Он еще слишком мал. Слова Гианэи относятся к будущему. У нас есть время воздействовать на нее, а если это не удастся, то на самого Риа. Но надо подождать несколько лет. Пока нет оснований тревожиться.
— Я попрошу Юрия надежно запереть помещения с ваннами.
— Вы хотите,
Виктор ничего не ответил и ушел очень мрачный.
«Агрессивные» намерения Гианэи не вызывали в профессоре ничего, кроме профессионального интереса. Он был совершенно уверен, что сумеет предотвратить несчастье, в крайнем случае — средствами современной медицины, вплоть до гипноза. Никакого убийства на корабле не произойдет!
Неприязненных чувств к Гианэе у профессора не было и в помине. Она думала и поступала, как думали и поступали все женщины ее народа и ее времени. Смешно было бы винить ее за это. Но самые проявления гийанейской психологии чрезвычайно интересовали Фогеля.
Вийайа говорил, что современные гийанейцы вполне отрешились от понятий и представлений прошлого, что в их психике произошли коренные изменения. Фогель задавал себе вопрос — так ли это? Он сожалел, что земная наука должна ограничиваться изучением внутреннего мира одной только Гианэи. Вот если бы, например, здесь на корабле, кроме нее, был и гийанейец — мужчина!..
До пробуждения четверых оставалось чуть больше недели.
Гианэя попросила Надю Попову переселиться из третьего отсека в первый. Программистка охотно выполнила эту просьбу. Она понимала, что это вызвано нежеланием Гианэи разлучать Риа и Тому на две недели. Привыкшего бегать по всему кораблю сына Гианэя постепенно приучала ограничиваться прогулками в первом отсеке.
Виктор не пытался спорить с женой. Он знал, что она останется непреклонной.
Вересов обещал Гианэе, что никто из четверых не появится в первом отсеке.
Астрономы еще продолжали заниматься своей наукой. Это было следствием не их желания, а категорического приказа командования звездолета. Наблюдения производились систематически и результаты их аккуратно фиксировались в специальном журнале, как будто звездолету предстояло вернуться на Землю и эти записи могли пригодиться земной науке.
Третьего декабря вечером (космонавты жили теперь по земным часам и земному календарю) Куницкий сообщил, что видел короткие вспышки в направлении на Полярную звезду.
— Период этих вспышек около двух часов, — сказал он. — Что это такое, я пока не могу решить.
— А где наблюдается сейчас Полярная звезда? — спросил Тартини. — Впереди или позади нас?
— Позади.
— А! — разочарованно протянул навигатор.
На этот разговор никто не обратил внимания.
Астрономы оживились (новое и непонятное явление на небе!), но вспышки больше не появлялись.
Девятого
Прошло еще три дня.
Наступило двенадцатое декабря — день, навсегда запомнившийся всему экипажу «космического острова».
Все, кроме семьи Муратовых, находились в «большой гостиной», как называли помещение библиотеки, расположенной рядом с кают-компанией, где в это время всегда проводилась какая-нибудь лекция или занятия. Не 6ыло только Вересова, находившегося на пульте, и четверых, которые редко покидали отведенную им каюту.
Внезапно включились оба экрана на двух противоположных стенах и, как всегда, погас свет. Голос Вересова, громкий и взволнованный, раздался из динамика радиофона:
— Друзья! Рядом с нами земные космолеты!
Он мог и не говорить этого. Все и так сразу поняли, в чем дело.
Совсем близко, освещенные прожекторами их корабля, висели в пространстве три звездолета, два с левой стороны и один справа. Хорошо знакомой формы, огромные и могучие, они казались неподвижными и, следовательно, двигались с одной скоростью и в одном направлении с ними.
Ослепительно загорелись десятки прожекторов, и в библиотеке стало светло, как «днем». Экраны превратились в квадратные «солнца».
И люди, обезумев от радости, прыгали, как дети, бросаясь в объятия друг друга.
Конец «робинзонады»! Родная Земля здесь, рядом!
Экраны погасли, и вспыхнул электрический свет.
— К выходной камере!
Толпой бросились к люку. Голос Вересова остановил их.
— Внимание! Включаю радиофоны по всему кораблю. Слушайте разговор с флагманским космолетом!
Около минуты было тихо. Потом раздался знакомый всем голос Стоуна, первый «земной» голос, раздавшийся за семь лет.
— Привет, дорогие друзья! Ваши испытания кончились. Прошу Вересова подойти к микрофону.
— Я вас слушаю.
— Доложите о состоянии корабля и здоровье экипажа!
Видимо, командир звездолета успел уже успокоиться. Он говорил обычные голосом и даже как-то сухо:
— Корабль в полном порядке, кроме «Мозга навигации» и связанных с ним двигателей, которых мы не смогли заставить работать. Экипаж здоров и бодр.
В настоящее время все шестьдесят шесть человек находятся вне анабиозных ванн. Благодарим вас за столь быструю организацию помощи. Когда думаете прибыть к нам?
Ответа не последовало. Очевидно, то, что сказал Вересов, сильно удивило тех, кто находился у приемника там, на космолете.
Наконец, Стоун спросил:
— Вы не ошиблись, товарищ Вересов?
— Нет! Нас действительно шестьдесят шесть, а не шестьдесят четыре.
— Кто же?
— У Гианэи родился сын шесть лет назад. У Надежды Поповой — дочь.