Гибель Айдахара
Шрифт:
Хромой Тимур заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово на ладони:
– Не руби саблей, предназначенной для врага, камень. Быть может ты и разрубишь его, но, когда на твоем пути встанет враг, сабля твоя уже не будет годна, чтобы сразиться с ним… Ты своей храбростью подобен булатному мечу, и потому тебя было бы неразумно держать в ножнах… Я уже думал о том, чтобы сделать тебя предводителем тумена, а быть может и целого войска, но на этот раз у кылауызов-проводников особая задача. Темир-Кутлук и Кунчек-оглан поведут два войска, ты же станешь во главе третьего, которым командует Султан-Мухаммед.
Едиге понял, что Тимур не доверяет ему. Вспыхнувшие было в его душе отчаяние и злоба тотчас же погасли, и он неохотно согласился.
– Хорошо, высокочтимый тахсир. Я повинуюсь приказу.
От эмира не ускользнуло выражение лица батыра, угадал он и внутреннее его состояние, но вида не подал.
– Есть ли у вас еще какие-нибудь ко мне просьбы? – Тимур обвел собравшихся взглядом.
– Есть, – сказал Едиге.-И опять у меня…
– Говори, мирза.
– Вчера ваши нукеры увели из моего отряда джигита. Если можно, прикажите освободить его.
– Кто он, и что сделал?
– За ним нет вины. В моем отряде несут службу три брата. Они кипчаки из Джизака. И вот младшего забрали, сказав, что позавчера его весь день не было в отряде, а кто-то видел его среди тех, кто грабил дехкан, возвращающихся в свои кишлаки с ташкентского базара. Братья боятся за его судьбу…
Тело Хромого Тимура напряглось.
– А разве они не знают, что ограбление считается большим преступлением, и я отдал приказ карать смертью каждого, кто решится на это? Воин, идущий в поход, обязан строго соблюдать дисциплину и не предпринимать никаких действий без разрешения своего предводителя.
– В твоем войске все знают о строгом порядке, но дело в том, что джигит никого не грабил. Весь тот день он был рядом со мной.
– Почему же ты не сказал об этом моим нукерам?
– Я только сегодня узнал об этом… Меня не было в ставке…
Тимур поцокал языком:
– Ты опоздал со своею просьбой, Едиге. Джигита больше нет в живых. В последнее время на дорогах стало появляться много грабителей. Я повелел ловить их и казнить при народе. Вчера пятерым таким отрубили головы. Выходит, нукеры мои ошиблись и вместо виноватого казнили невиновного.
– Разве так можно, высокочтимый тахсир? – с горечью сказал Едиге.
– Можно, – лицо эмира было спокойным. – Если мы хотим отучить чернь грабить и заставить ее уважать наши приказы, что значит жизнь пяти человек по сравнению с этим? Если ты можешь вылечить тело, пораженное страшной болезнью, заплатив за это одним пальцем, то отруби его. Кто в этом случае упрекнет тебя в неразумности?
Едиге, который и сам легко предавал других смерти и привык быть жестоким, не выдержал:
– Это несправедливо, когда за вину одних будут платить жизнью другие.
Тимур в задумчивости покачал головой.
– Да, это несправедливо… Но если ты решил достичь своей цели, ничто не должно быть для тебя преградой.
– Что я скажу братьям убитого?
– Скажи, что произошла ошибка.
– Разве это может быть для них утешением?
– Еще скажи, что виновные будут обезглавлены.
В разговор вмешался Темир-Кутлук:
– Напрасно погибнут еще несколько воинов…
– Ты не прав, батыр, – глаза Хромого Тимура сузились. – Я добился своей цели. Казнь пятерых послужила хорошим уроком грабителям. Конечно, убивать еще несколько человек не хотелось бы. Особенно накануне больших битв. Но и не убить их нельзя, потому что иначе я потеряю уважение перед народом, и он усомнится в моей справедливости.
Да, эмир хорошо знал что делает. И впервые с той минуты, как он попросил у Хромого Тимура покровительства, Едиге пожалел об этом.
Снова он оставался один на один со своими заботами и мыслями, и, как в орде Тохтамыша, не на кого было опереться и не на кого было рассчитывать.
Двадцать второго января года лошади (1391) Хромой Тимур поднял свои тумены и, покинув пределы Ташкента, двинулся в Дешт-и-Кипчак. Подобно тому, как в свое время Джучи переправился через Сейхун-дарью, эмир приказал настелить мост на надутых и связанных между собою бычьих шкурах и благополучно перевел свое войско на другую сторону реки.
Не задерживаясь, тумены двинулись в сторону Отрара. Не прошло и нескольких дней, как отряд, ведомый Осман-батыром, наткнулся на отряд из войска Тохтамыша. Золотоордынцы были беспечны, не ожидали нападения, и потому Осман-батыр легко расправился с ними. Много воинов было порублено, остальные бежали в степь. Они-то и сообщили Тохтамышу о том, что в сторону Отрара идет войско Тимура.
Хан в это время осаждал Сауран, Шингирши, Куш. Города держались стойко, и ему никак не удавалось сломить сопротивление их жителей.
Узнав о приближении войска Тимура, Тохтамыш заколебался. Он хорошо знал эмира, силу его туменов. Поэтому сразу же приказал снять осаду городов и быстро уходить в просторы Итиля, где можно было пополнить войско и приготовиться к битве. А чтобы как-то выиграть время послал к Хромому Тимуру послов.
Хан знал: переговоры ни к чему не приведут, потому что он слишком долго испытывал терпение своего бывшего покровителя. Хромой Тимур никогда не отступает от задуманного, и уж если он решился выступить с двухсоттысячным войском, решающей битвы уже надолго отсрочить нельзя.
Ханских послов во главе с Султанбек-бием в ставке Тимура встретили с подобающим почетом – поставили для них белую юрту, Приготовили угощение. Однако же на второй день, когда пригласили к эмиру, тот не выказал уважения, полагающегося послам дружественного государства. Хмуро кивнул им Тимур, приглашая сесть.
Султан-бий, едва опустившись на пушистый яркий ковер, заговорил быстро, напористо:
– Мы родственники по крови. Наши предки жили в мире и дружбе, делили радость и горе, ходили в одни походы, против одного врага. Мы отдавали в жены вам наших девушек, и наши джигиты брали ваших красавиц. Не годится вытаптывать друг у друга пастбища. Ссора умаляет достоинство батыров. Хотя мой повелитель хан Тохтамыш высок по положению, но он шлет свой поклон тебе, эмир Тимур, и дарит девять прекрасных коней, быстрых словно ветер, а также сокола с золотым колокольчиком на лапе.