Гибель богов
Шрифт:
Я сам не участвовал в бою и, стоя на носу вытащенного на берег струга, глядел на то, как весь берег моря в месте нашей высадки превратился в поле сражения. Сотни людей, перемешавшись, дрались не на жизнь, а на смерть. Как ни странно, битва проходила в молчании – никто не кричал и не издавал боевых кличей. Люди кололи и рубили людей сосредоточенно, не издавая ни звука.
Звуков и так было предостаточно: ржание раненых лошадей, топот копыт, звон и лязг сталкивающегося металла. Наверное, именно из-за всеобщего молчания эта битва показалась мне такой страшной…
Для
На носу струга я стоял в одиночестве. Рядом со мной в те минуты находился только Алексей – мой оруженосец. Юноша обнажил меч, и глаза его горели – больше всего на свете он желал вступить в битву. После случая со змеей, когда Алеша не растерялся и своим метким ударом убил щитомордника, я торжественно разрешил ему носить настоящий большой меч – боевое оружие взрослого воина.
А что же сейчас? Сейчас этот взрослый меч нужно было непременно обновить. Как? Меч обновляют лишь одним способом – убив врага. Но я знал, что Алеше Поповичу еще рано вступать в бой – он неопытен и слишком юн.
– Ты же не хочешь оставить меня одного? – сказал я, поймав его умоляющий взгляд. – Твой князь в опасности. В любой момент может случиться все, что угодно.
Это было правдой: все наши воины до одного побросали струги, грузы, шатры и сейчас сражались. Бились один на один и группами – большими и маленькими. Слышалось кряхтенье при ударе пики или меча, стон раненого, ржание умирающей лошади…
В центре побоища сверкала грозная секира Аскольда. В другом месте рубился грузный Свенельд, а чуть поодаль – во главе своих ратников могучий Овтай Муромец. Уж не знаю, сражался ли Текшонь или забился под какой-нибудь из стругов в поисках спасения…
– Вот теперь все и решится, – сказал я себе, дрожа от возбуждения. – Если мы победим – значит, неведомая сила и впрямь имеет намерение насчет меня. Значит, мне и вправду предназначено крестить Русь и стать Владимиром Святым – тем самым, который потом будет на иконах и на картинках в школьных учебниках. Ну а если нас сейчас всех порубят, тогда мы с Василием Ивановичем ошибались. Это будет означать, что ни к чему мы не предназначены, никаких планов у неведомой силы нет, да и самой такой силы не существует. А то, что произошло со мной и с господином Пашковым, просто какая-то игра времени, нелепая и трагическая случайность. Правда, мне-то от сознания этого будет не легче.
Зря я стоял на носу струга. Да еще так картинно, в красном плаще: сразу было видно, что князь. Понял я это слишком поздно, когда два греческих всадника внезапно отделились от свалки, в которой сражались, и поскакали прямо на меня.
Уже усталые от боя и разгоряченные кони греков храпели, с их морд слетала по ветру густая пена. Нацеленные на меня пики качались…
Когда я был школьником, к нам в класс перед 9 Мая приходили участники войны. Я хорошо запомнил, как один из них, сражавшийся под Москвой, рассказывал о том, что нет ничего страшнее, чем стоять в чистом поле и смотреть, как на тебя едет танк.
Так вот, говорю вам, что стоять и смотреть, как всадник на громадной лошади мчится на тебя, а его железная пика сейчас воткнется тебе в живот – очень страшно. Не знаю про танк, не пробовал, но качающееся острие пики показалось мне самым ужасным в жизни.
Противнее всего было то, что нельзя убежать. Во-первых, абсолютно некуда. А во-вторых, князь киевский не может бежать в бою. Я уже успел убедиться в том, что у каждого поступка князя есть свидетели. Были они и в этом бою. Если бы я попытался избежать боя, то, даже останься я потом в живых, это бы не имело никакого значения. Князем бы я уже не был.
Выхватив из перевязи меч, я спрыгнул на мелкую прибрежную гальку. Как это учил меня Свенельд? Ага, вот так выставить меч вперед под углом, и чуть присесть, согнув колени… Ну-ну, боевая стойка…
От удара первого всадника я сумел уклониться – попросту отпрыгнул в сторону. Пика вонзилась в борт струга с такой силой, что полетели щепы. Второй грек налетел на меня чуть с другой стороны, и его удара я не избежал – острие пики скользнуло по моей голове. Оно сбило шлем, который покатился по берегу, а я упал на спину, при этом сильно ударившись головой о камни.
Голова закружилась, все поплыло перед глазами – ноги обеих лошадей, борт струга.
Нужно было встать на ноги, хотя этого как раз совсем не хотелось. Хотелось закрыть глаза и смириться с судьбой.
Я вскочил, пошатываясь и стараясь унять головокружение. Меч я умудрился не выронить, так что имел возможность размахивать им. Видел я после удара плохо, а соображать вообще не получалось. Но не напрасно я старался работать мечом, потому что внезапно послышался резкий всхрап коня одного из всадников, и он встал на дыбы. Мой меч хоть и случайно, но сильно полоснул животное по боку…
Когда поцарапанный конь становится на дыбы, всадник на секунду-другую становится беспомощен. Он сидит на взвившемся коне и старается удержаться у него на спине. О том, чтобы отражать удары, а тем более нападать, в эти две секунды не может быть речи.
Вот тут сбоку подскочил Алеша Попович, получивший, наконец, возможность обновить свой взрослый меч. Схватившись за него обеими руками, Алексей изо всех сил рубанул врага сзади по спине. Дело в том, что металлический нагрудник закрывал только переднюю часть туловища, а спина с перекрещенными ремнями оставалась незащищенной. Во фронтальном бою это не имеет значения, но если в схватке подкрасться сзади…
Удар у Алеши не получился: меч пошел криво, скользнул по кожаным ремням и по краю нагрудника. Но сила инерции повела вниз, и в результате острие меча пропороло глубокую рану в левой ноге греческого воина. Нагрудник с перерубленным ремнем со звоном упал на камни.
Второй всадник в нескольких шагах от нас уже вновь нацелил свою пику, и вот тут-то нам с Алешей пришел бы конец, если бы сбоку не подоспел Фрюлинг. Старший дружинник только сейчас успел подскочить, но это было вовремя – он спас нас.