Гибель царей
Шрифт:
Напустив на себя суровый вид, девушка взяла Октавиана за подбородок, подняла его голову и посмотрела в глаза.
— Если он это сделает, — произнесла Александрия, гипнотизируя мальчишку взглядом, — у нас будет полное право потребовать его продажи в рабство для покрытия долга. А если понадобится, и его матери тоже.
— Вы этого не сделаете! — пролепетал Октавиан, потрясенный ее словами.
— Я не занимаюсь благотворительностью, парень. Сделаю в два счета, — твердо пообещал Таббик.
Из-за спины Октавиана он подмигнул Александрии.
— В нашем городе принято платить долги, — согласилась она.
Зима наступила быстро, и Тубрук с Брутом надели тяжелые плащи, чтобы нарубить дров из старого дуба и привезти их в кладовые поместья. Рений, казалось, вообще не чувствовал холода и подставлял свою голую культю ветру, благо вокруг не было чужих. Он привел с собой из поместья юношу-раба, чтобы тот держал ветви, когда Рений станет рубить их топором. Молодой невольник все время молчал, но старался держаться подальше, когда старый гладиатор замахивался секирой, и с трудом сдерживал улыбку, если топор соскальзывал, отчего Рений терял равновесие и негромко ругался.
Брут знал старого друга достаточно хорошо и представлял себе, что может случиться, если тот заметит улыбку на покрасневшем от холода лице мальчишки. От работы все пропотели, в морозном воздухе висели клубы пара от дыхания разгоряченных мужчин. Марк критически смотрел, как Рений рубанул по дереву, и в воздух, вертясь, взлетели щепки, потом поднял свой топор и взглянул на Тубрука.
— Больше всего меня беспокоит долг Крассу. Одни казармы обошлись в четыре тысячи золотых.
С этими словами он ловко замахнулся и, крякнув, нанес точный удар.
— Чего он ожидает взамен? — поинтересовался Тубрук.
Брут пожал плечами.
— Он говорит, что не надо волноваться, а я сна лишился, только об этом и думаю. Оружейник, которого нанял Красс, работает над таким количеством снаряжения, что у меня людей не хватит, даже если я обыщу весь Рим. На мое жалованье центуриона придется работать долгие годы, чтобы рассчитаться только за мечи.
— Подобные суммы мало волнуют Красса. Сплетники утверждают, что он может купить половину сенаторов, если захочет, — заметил Тубрук, опершись на топор.
Ветер кружил вокруг них листья, холодный воздух приятно пощипывал в горле.
— Да. Как говорит моя мать, у него в Риме столько собственности, что он не знает, что с ней делать. Все, что покупает Красс, приносит ему выгоду… Тем более интересно, какой ему прок от покупки Перворожденного.
Берясь за топор, Тубрук покачал головой.
— Ни он, ни ты не покупали Перворожденный. Даже не говори об этом. Легион — не дом и не фибула, и только сенат может командовать им. Если Красс считает, что создает свою личную армию, посоветуй ему внести поправки в списки сената и выставить новый штандарт.
— Красс всего лишь подписал счета, которые я послал ему. Моя мать думает, что таким образом он рассчитывает заслужить ее благосклонность. Я не желаю продавать свою мать ему или кому-нибудь другому, но я должен восстановить Перворожденный.
— Для Сервилии это было бы не впервые, — усмехнувшись, заметил Тубрук.
Брут медленно положил топор на бревно. Он внимательно посмотрел в лицо старому гладиатору, и тот замер, увидев гнев в глазах ученика.
— Никогда больше не говори так, — сказал молодой центурион.
Его голос был холоден, как порывы ветра, гудящего в ветвях у них над головами, и Тубрук снова оперся на топор, всматриваясь в пронзительные глаза.
— Ты много раз упоминал о ней в последние дни. Я не учил тебя так легко раскрываться перед людьми. И Рений не учил.
Рений в ответ негромко фыркнул и пнул ногой обломок ветви. Кучка нарубленных им дров была вдвое меньше, чем у товарищей, но стоила ему гораздо больших трудов.
Брут покачал головой.
— Она моя мать, Тубрук!
Тот пожал плечами.
— Ты совсем не знаешь ее, парень. Я просто хочу, чтобы ты был осторожнее, пока не сойдешься с ней поближе.
— Я знаю ее достаточно хорошо, — возразил Брут, снова берясь за топор.
Почти час трое мужчин работали молча, рубили дрова и складывали их на небольшую тележку, стоявшую рядом.
Наконец, заметив, что Марк не собирается возобновлять разговор, Тубрук сумел подавить чувство раздражения.
— Ты придешь на легионный плац вместе с остальными? — спросил он, не глядя на Брута.
Старый гладиатор знал, что услышит в ответ, но тема была безопасная и подходила для продолжения беседы. Каждый год зимой римские юноши, которым исполнилось шестнадцать лет, приходили на Марсово поле, где выставлялись штандарты новых легионов. Не допускались только хромые и слепые. Восстановленный постановлением сената, Перворожденный должен был выставить своего орла рядом с другими.
— Да, — неохотно ответил Брут. Мрачное выражение постепенно сходило с его лица. — С рекрутами из других городов может набраться тысячи три. Некоторые из них вступят в Перворожденный. Боги знают, мне нужно побольше людей — и побыстрее. Казармы, купленные Крассом, почти пусты.
— Сколько ты уже набрал? — поинтересовался Тубрук.
— С теми семерыми, что пришли вчера, почти девяносто. Ты должен посмотреть на них. — Брут помолчал, вспоминая лица новобранцев. — Думаю, к нам присоединятся все, кто выжил в борьбе против Суллы. Кое-кто занялся ремеслом в городе, но они побросают инструменты и придут, едва услышав о воссоздании Перворожденного. Некоторые служат охранниками в домах и храмах и наверняка вступят в легион. Все помнят о Марии.
Он сделал паузу, потом твердо сказал: