Гибель Дракона
Шрифт:
В комнату вошел серый от усталости Онодэра.
— О-о! — приветствовал его Юкинага. — Ты быстро! Я думал, ты дня два-три там пробудешь…
Онодэра, не отвечая, тяжело опустился на стул.
— Десять месяцев?! — сдавив ладонями глаза, спросил он.
— Так ты уже знаешь? — обернулся к нему Юкинага. — Официальное сообщение будет через две недели.
— Юкинага-сан, чем же мне теперь заниматься? — не отнимая рук от лица, упавшим голосом произнес Онодэра. — По плану на морское дно еще нужно опустить ряд автоприборов, но какой теперь в этом смысл? Ну, я инженер, специалист по глубоководным батискафам… Однако это все в прошлом… На что я теперь могу пригодиться здесь, в штабе?
Выключив прибор, Юкинага стал прикуривать сигарету. Руки у пего дрожали. Онодэра протянул ему горящую зажигалку.
— Объявят
— А с нашим штабом что будет?
— Думаю, он войдет в комиссию как низшее звено. Начальник канцелярии кабинета министров дал указание, чтобы Накату-сан и меня перевели в научную бригаду штаба по осуществлению плана эвакуации… Хорошо бы, чтобы и ты перешел туда вместе с нами…
— Я не государственный служащий… — усмехнулся Онодэра. — Даже не внештатный сотрудник, ведь никакого приказа не было. С вами я сотрудничал только на товарищеских началах… А вообще говоря, кто я такой? Перекати-поле, по-воровски удравший из гражданской фирмы… Здесь, в штабе, у меня нет никаких прав — подумаешь, временно нанятый водитель батискафа…
У Юкинаги рука с сигаретой застыла в воздухе. Он был потрясен. В затуманенном усталостью мозгу остро вспыхнула колющая мысль — а ведь Онодэра прав. Этот молодой человек с самого начала оказался странным образом втянутым в их работу. Тогда еще неясно было, во что выльются и чем закончатся их исследования. Но за последующее время никто так и не удосужился официально оформить Онодэру. Отчасти это объяснялось тем, что поначалу все члены штаба, кроме профессора Тадокоро, Онодэры и временно взятого на работу Ясукавы, являлись государственными служащими. Дипломированный морской инженер-подводник Онодэра, конечно, был бы зачислен в штат при первом же требовании, но ни ему, ни кому другому это, очевидно, и в голову не приходило. Юкинага даже ни разу не задумался, полагалось ли жалованье «временно работающим» в штабе. Получается, впервые подумал Юкинага, что Онодэра все это время работал у них в качестве добровольца… Юкинага был поражен. В фирме, где Онодэра прежде работал, его считали талантливым молодым инженером, у него уже были заслуги, перспективы, обеспеченное будущее. Из соображений секретности его заставили «испариться» — уйти из фирмы без соблюдения необходимых формальностей. Он был втянут в мучительную работу в тени, в безвестности, и никто не удосужился подумать о его официальном положении. Но самого Онодэру это совершенно не волновало. Может быть, сказалось легкомыслие холостяка? Или это качество человека нового поколения, отличного от «поколения нищеты», к которому принадлежал сам Юкинага? Молодые не хлебнули настоящих трудностей, не знали нищеты в самом прямом смысле этого слова, им чужда постоянная тревога и страх за свое будущее, иссушающие душу и превращающие человека в ничтожество. У этого парня начисто отсутствовало стремление обеспечить себя материально, добиться устойчивого положения в обществе. Кто знает, может быть, это новый тип духовно богатых молодых людей, порожденных эпохой достатка, каких Юкинаге не приходилось встречать в своем ближайшем окружении. Такой, как Онодэра, работает отнюдь не спустя рукава, но спустя рукава относится к своим успехам, к положению…
— Есть еще у вас работа, в которой без меня нельзя обойтись? — прервал Онодэра мысли Юкинаги. — Теперь в общих чертах все прояснилось. Правительство всерьез взялось за дело. Кончился этап, когда добровольцы тайком, спрятавшись от мира, выполняли сложную и ответственную работу… Что касается меня, то, думаю, я достаточно, отблагодарил Японию за то, что она меня воспитала.
Услышав слово «отблагодарил», Юкинага улыбнулся: это так характерно для молодого послевоенного поколения. Они не чувствуют гнета роковых уз, связывающих их со «страной», «нацией», «государством», однако отлично сознают свой долг перед родиной, и нельзя сказать, что в свою очередь не испытывают к пей благодарности, признательности… Впрочем, это не выливается у них в форму безграничной ответственности перед нацией и страной. И вообще такое понятие, как «коллективная судьба», им чуждо. У них все гораздо проще: вернул «долг», отблагодарил, и ты
Эти молодые люди, простые, спокойные, с душой, ничем не замутненной, не исковерканной с детских лет исковерканными взрослыми, не испытывающие особой тяги ни к материальным благам, ни к власти, просто смотрящие на жизнь и точно знающие, чего от нее хотят, — они, пожалуй, то лучшее, что создала послевоенная Япония. Прежде чем чувствовать себя японцами, они чувствуют себя «людьми» и в том, что родились японцами, видят только вполне естественное отличие, свойственное каждому человеку или группе людей. Они не считают, что «способны выжить» только в Японии. Понятия «полнокровной жизни», «успеха», «карьеры» но связываются у них с каким-либо определенным, изолированным обществом, так что, где бы и как бы они ни жили, они не впадают в жалкую депрессию от мысли, что их жизнь не «удалась», только потому, что они оторваны от этого общества. Такие мысли просто не приходят им в голову.
Это новый тип образованных и воспитанных людей. И кто из старшего поколения осмелился бы упрекнуть их за шпроту мышления, терпимость и постоянную освежающую душу бодрость?..
— А ты что, хочешь уйти от нас? — спросил Юкинага.
— Собираюсь жениться, — чуть покраснев, сказал Онодэра. — Вроде бы немного переслужил государству, так что хочу получить наградные. То есть мы собираемся вдвоем удрать за границу до официального сообщения. Это ничего? Как вы думаете?
Юкинага неожиданно расхохотался.
— Вам смешно, что я женюсь? — спросил Онодэра.
— Нет, что ты… Поздравляю… — поспешил перейти на серьезный тон Юкинага. — А я, знаешь… всего неделю назад официально оформил развод с женой…
— А дети? — почти испуганно перебил Онодэра.
— Вчера вместе с женой выехали в Лос-Анджелес… К родственнику… Дядя жены там живет, а детей у него нет, вот и…
— Ну, тогда все хорошо, — облегченно пробормотал Онодэра.
— Да, тебе надо уходить… — Юкинага смял в пепельнице сигарету. — Тоскливо будет без тебя. Хорошо бы всем вместе вечеринку устроить, хотя…
— А вы знаете, что стало с профессором Тадокоро?
— Нет. Наверное, старик Ватари знает.
Онодэра уже собрался было подняться со стула, когда Юкинага спросил:
— А сколько лет твоей невесте?
— …Не знаю… — Онодэра растерянно взглянул на Юкинагу. — Я думаю, лет двадцать шесть, двадцать семь… А может, и больше, трудно сказать…
Когда Онодэра уже выходил из комнаты, Юкинага хотел было сказать ему, что в случае, если не удастся быстро выехать за границу, они рады будут снова видеть его в своих рядах, но не успел — высокая, плечистая фигура Онодэры уже исчезла в дверях…
…«Иди ко мне», — шепнула ому Рэйко… И ночь в Хаяма — страшно далекое прошлое — всплыла в его памяти. Вместо назойливо гудевшего возле самого уха мини-приемника в номере отеля звучала очень тихая приятная музыка. Ему казалось, что от Рэйко, как и тогда, пахнет нагретым солнцем песком. Сквозь опьянение на него вдруг нахлынуло желание. Он потянулся к ней, порывисто обнял, нашел ее губы.
— Женись, пожалуйста, на мне… — задыхаясь в его объятиях, попросила Рэйко. — Я все время только об этом и думала, искала тебя…
— Но почему? — шептал он. — Почему? У тебя столько знакомых, все они прекрасные ребята… А со мной ты виделась только один раз…
— Но ведь не только виделась… — улыбнулась Рэйко. — Потом от стыда я сквозь землю готова была провалиться. Но почему-то чувствовала, что ты плохо обо мне не подумаешь, ну, не такой ты… Тогда на берегу…
И Рэйко зашептала, что она очень любит нырять с аквалангом. Даже поставила рекорд среди аквалангисток. Она обожает чувство одиночества, которое охватывает тебя в объятиях моря, когда ты, со всех сторон окруженная холодной и мягкой водой, погружаешься в сумрачное молчание.