Гибель гигантов
Шрифт:
— Я так и думал. И у меня к вам просьба.
— После того что вы для меня сделали — все что угодно!
— Только это очень личное.
— На этот счет не беспокойтесь.
— Мне придется посвятить вас в одну тайну.
— Как интригующе! — улыбнулся Гас.
— Я бы хотел, чтобы вы передали мое письмо леди Мод Фицгерберт.
— А-а, — задумчиво сказал Гас. Ему было ясно, что Вальтер мог тайком писать леди Мод только в одном случае. — Понимаю. Но можете не волноваться.
— Если ваши вещи на выезде из Германии или при въезде в Англию подвергнутся досмотру, вам придется сказать, что это письмо американского гражданина, живущего в Германии, к невесте, живущей в Лондоне. Ни имен, ни адресов в письме нет.
— Хорошо.
— Благодарю вас! — с чувством сказал Вальтер. — Я не могу выразить, как это для меня важно!
Второго декабря, в субботу, в Ти-Гуине устроили охоту. Граф Фицгерберт и графиня Би были вынуждены задержаться в Лондоне, и в роли хозяина выступал друг Фица Бинг Вестхэмптон.
До войны Мод любила охоту Конечно, женщины не стреляли, но ей нравилось, что в доме полно народу, нравились обеды на природе, в которых женщины тоже участвовали, нравилось вечером возвращаться вместе со всеми домой к пылающим каминам и сытному ужину. Но оказалось, что она не может радоваться всему этому, думая о мученьях солдат в окопах. Она убеждала себя, что нельзя все время горевать, даже когда идет война, — но у нее не получалось. Она улыбалась самой ослепительной улыбкой, предлагая гостям щедрое угощенье, но при звуке ружейных выстрелов могла думать только о полях сражений. Еда оставалась нетронутой на ее тарелке, не прикасалась она и к бокалам с бесценными винами Фица.
В эти дни она возненавидела сидеть без дела, потому что тогда она думала лишь о Вальтере. Жив он или нет? Сражение на Сомме наконец завершилось. Фиц сказал, немцы потеряли полмиллиона человек. Был ли в их числе Вальтер? Или, искалеченный, он лежит сейчас в каком-нибудь госпитале?
А может, он праздновал победу? Газетам не удалось умолчать о том, что в результате главного события 1916 года английским войскам удалось продвинуться на какие-то несколько жалких миль. Немцы были вправе торжествовать. Даже Фиц теперь говорил, шепотом и в разговорах с глазу на глаз, что у Англии теперь вся надежда на то, что в войну вступит Америка. А может, Вальтер развлекается в берлинском борделе, держа в одной руке бутылку шнапса, а другой обнимая хорошенькую белокурую фройляйн? Лучше пусть он будет ранен, подумала она, но ей тут же стало стыдно.
Среди приехавших в Ти-Гуин гостей оказался и Гас Дьюар. Он разыскал Мод во время чая. Все мужчины были в твидовых брюках-гольф с застежкой под коленом, и американец выглядел в них особенно нелепо. Небрежно держа в одной руке чашку с чаем, через всю заполненную людьми гостиную он шел к тому месту, где сидела она.
Мод подавила вздох. Обычно когда к ней приближался неженатый молодой человек, у него на уме был флирт, и ей приходилось давать понять, что ничего не выйдет, не упоминая при этом о своем браке, — что порой бывало нелегко. Так много достойных неженатых молодых людей погибло на войне, что с ней решались заигрывать самые непривлекательные: сыновья обанкротившихся баронов, одетые в черное священники, у которых пахло изо рта, и даже гомосексуалисты, которым нужна была жена для прикрытия.
Конечно, Гас Дьюар — не такой уж плохой вариант. Он некрасив, не обладает непринужденным изяществом Вальтера и Фица, но у него острый ум и высокие идеалы, и, как и Мод, его глубоко интересует все, что происходит в мире. А его некоторая неловкость — социальная и физическая — в сочетании с честностью, доходящей до грубости, придает ему обаяние. Если бы ее сердце было свободно, у него, возможно, был бы шанс.
Он сел рядом, заложив ногу за ногу, на желтый шелковый диван.
— Я так рад снова побывать в Ти-Гуине, — сказал он.
— Вы приезжали к нам незадолго до начала войны, — вспомнила Мод. Она на всю жизнь запомнила те дни в январе 1914 года, когда их удостоил визита король и случилось то страшное несчастье на эйбрауэнской шахте. Но лучше всего она помнила, хоть и стыдилась этого, как целовалась с Вальтером. Если бы можно было его поцеловать сейчас… Глупо было ограничиваться тогда одними поцелуями! Она жалела теперь, что они не занимались любовью, что она не забеременела, — тогда бы им пришлось пожениться с недостойной поспешностью, и услали бы их жить в вечной немилости в какую-нибудь ужасную Родезию или Бенгалию… Все соображения, которые тогда их останавливали — родители, общество, карьера — казались теперь такими незначительными по сравнению с ужасной мыслью, что Вальтер может погибнуть и она может никогда его больше не увидеть.
— Отчего мужчины такие дураки, что соглашаются воевать? — сказала она Гасу. — И продолжают сражаться, даже когда за любую вероятную в результате войны выгоду заплачено таким количеством жизней, что она ничего не стоит…
— Президент Вильсон считает, — сказал Гас, — что воюющие стороны должны рассмотреть возможность примирения без определения победителя.
Она обрадовалась тому, что он не стал говорить ей про ее красивые глаза и прочую подобную чушь.
— Я согласна с вашим президентом, — сказала она. — Английская армия уже потеряла миллион человек. Одна только Сомма стоила нам четыреста тысяч жизней.
— А что думают обычные англичане?
Мод помолчала, размышляя.
— Большинство газет все еще делают вид, что на Сомме мы одержали великую победу. Любая попытка взглянуть более трезво объявляется непатриотичной. Я уверена, что лорд Нортклифф предпочел бы военную диктатуру. Но большинство англичан поняли, что мы не побеждаем в этой войне.
— Возможно, Германия соберется предложить мирные переговоры.
— О, как бы мне хотелось, чтобы вы оказались правы!
— Я думаю, скоро можно ждать официального заявления.
Мод взглянула ему в лицо.
— Простите меня, — сказала она. — Я думала, вы просто хотите завязать светскую беседу… Оказывается, нет… — Она была взволнована. — Мирные переговоры! Неужели правда?
— Нет, это не светская беседа, — сказал Гас. — Я знаю, у вас есть друзья в либеральном правительстве.