Гибель Гражданина
Шрифт:
Каким-то образом я уже чуял: эта служба как раз для меня - если примут - и не преминул извлечь наибольшую возможную выгоду из хорошо выпрямленной спины и частого обращения "сэр". Я пробыл в армии достаточно и понимал, что возьмут, в сущности, любого, кто умеет стрелять, отдавать честь и говорить "сэр". Впрочем, когда у вас рост шесть футов четыре дюйма, пускай вы даже худой и костлявый, слово "сэр" звучит не заискивающе - просто скромно и вежливо.
– Да, сэр. Хотелось бы узнать, зачем я сюда направлен, сэр. Очень хотелось бы.
– У вас хороший послужной список, Хелм. И с оружием обращаться умеете. Уроженец Запада?
– Да, сэр.
–
– Да, сэр.
– Горная дичь?
– Да, сэр.
– Водоплавающая?
– Да, сэр.
– Крупная дичь?
– Да, сэр.
– Олень?
– Да, сэр.
– Лось?
– Да, сэр.
– Медведь?
– Да, сэр.
– Свежуете сами?
– Да, сэр, если нет помощников.
– Отлично, - сказал он.
– В нашей работе нужен человек, не боящийся испачкать руки.
Он продолжал разговор, глядя на меня оценивающим взглядом. Эту службу отличает целенаправленность, пояснил Мак. Вы - военный, и когда враг нападает на вашу часть, будете отстреливаться, правда? А прикажут атаковать - выскочите и от души постараетесь уложить еще нескольких. Приметесь, так сказать, произвольно выбивать солдат из массы противника. Вы славитесь меткостью и, невзирая на офицерский чин, в один прекрасный день вполне можете сощуриться сквозь оптический прицел, карауля бедного одиночного олуха на расстоянии четырехсот-пятисот ярдов. И снова жертвы окажутся совершенно случайными. Что, если мы предложим повоевать и послужить более разборчиво?
Мак сделал паузу - достаточно долгую, предполагающую ответ. Я сказал:
– Вы подразумеваете, скрадывать дичь прямо в среде обитания, сэр?
Глава 10
Не постигаю, как вообще он умудрился продать свой замысел командованию. Должно быть, пришлось потрудиться: Америка чертовски праведна и сентиментальна, даже на войне. Все армии, не исключая нашей, воюют по неким писаным правилам, - а в правилах такого, разумеется, не писано.
Понятия не имею, где и от кого получал он приказы. Интересно воображать эту сцену. Не представляю подтянутого выпускника Вест-Пойнта отдающим подобный приказ на простом и внятном английском языке. Эти распоряжения, безусловно, не записывались, вы не обнаружите никаких архивных сведений в Министерстве Обороны - кажется, так именуют нынче сию могучую, сплоченную организацию.
Обычно я рисую себе комнату для совещаний: у двери стоит часовой, глубокая секретность, высший генералитет - и Мак, безмолвный, одетый в серый костюм, сидит и слушает.
– Этот сволочной фон Шмидт, - говорит Первый генерал.
– Да, фон Шмидт, командующий истребительным полком, - говорит Второй генерал.
– Их база возле Сен-Мари.
– Умный джентльмен, - говорит Третий генерал. Все происходит в Лондоне или где-то неподалеку, и каждый успел нахвататься чисто британских словечек.
– Он уже сменил бы Геринга, если бы научился сгибать свою гордую прусскую шею. И если бы его привычки не были такими отвратительными, хотя у Геринга не лучше. Насколько я понимаю, в радиусе ста километров от Сен-Мари не сыщется женщины с полным комплексом конечностей и органов, не удостоившейся генеральского внимания. А знаки внимания у него чертовски причудливые. Такие причуды и у Крафт-Эббинга не описаны.
Мак ерзает на стуле, совсем легонько. Рассказы о зверствах всегда нагоняли на него скуку. Мы убиваем людей, говорил он, вовсе не за то, что эти люди - сучьи дети, - тогда пришлось бы перестрелять половину человечества. Мы не ангелы-мстители, мы - солдаты, ведущие войну особым способом.
– К дьяволу его половую жизнь, - говорит Первый генерал. Он, похоже, разделяет точку зрения Мака.
– Пускай изнасилует всех девочек во Франции. И в придачу- всех мальчиков. Лучше скажите, как мимо него лететь моим бомбардировщикам? Даже под прикрытием истребителей каждый раз получаем по морде в зоне действия этих аэродромов. Учимся возражать на одну тактику - он изобретает другую. Профессионально говоря, генерал - гений. Нам достались цели, расположенные в этом районе, и я рекомендую предварительную ковровую бомбежку базы фон Шмидта, - по крайней мере, задержим истребители. Но предупреждаю: все равно придется плохо.
– Хорошо бы, - говорит Второй генерал мечтательным голосом после короткого обсуждения, - хорошо бы с генералом фон Шмидтом что-нибудь стряслось во время налета или даже чуть раньше. Это могло бы спасти жизнь многим парням. Стало бы генералу скверно, а потом полежал бы с месяцок...
На Мака никто не смотрит. Первый генерал двигает губами с брезгливой миной:
– Вы мечтатель. Такие люди живут вечно. И вообще, это коварное, недостойное пожелание. Однако если с генералом что-нибудь стрясется, то семнадцатое апреля, часа в четыре утра- очень удобное время. Сделаем перерыв, господа?
Не отвечаю за манеру выражаться и профессиональную терминологию. Повторю: я понятия не имею, как это происходило: я никогда не был генералом и не заканчивал Вест-Пойнт; что касается авиации, то я, с грехом пополам, способен отличить "спитфайр" от "мессершмитта". Ваш покорный слуга просто забирался в самолеты, некоторое время летел и выскакивал после посадки в темноте на незнакомое кочковатое поле, - или выпрыгивал с парашютом, неизменно пугаясь до полусмерти. А если предоставлялся выбор, то всегда предпочитал высаживаться с корабля. Наверное, и здесь сказывалась кровь моих предков-викингов; для человека, появившегося на свет в самой середке того места, которое звалось Великой Американской Пустыней, я оказался довольно хорошим моряком. К сожалению, большая часть Европы кораблям недоступна.
Генерала на самом деле звали не фон Шмидт, а фон Лауше, и база его располагалась не возле Сен-Мари - ежели подобный городок и существует, а возле Кронгейма, и был генерал, как уже сказано, военным гением и сволочью девяносто шестой пробы. Его штаб, с вооруженным часовым при входе, отстоял на несколько дверей от упомянутой выше таверны. Установив контакт с Тиной, я наблюдал за домом издали. Приказ этого не предусматривал. Напротив, до поры до времени следить за штабом воспрещалось. Я и сам не знал, зачем стерегу, - Тина уже представила исчерпывающий доклад о привычках фон Лауше и размещении часовых; но я впервые работал в паре с женщиной, да еще молоденькой и привлекательной, сознательно пошедшей на такое, - и поэтому решил находиться неподалеку.
Неделю спустя решение оправдало себя. Был серый вечер, на Кронгейм ложился мокрый запоздалый снег - чтобы жилось еще веселее. Тина выскочила на улицу полураздетая: маленькая белая фигурка в моем инфракрасном бинокле. Она проковыляла мимо часовых прямо в слякоть, неся в руках нечто похожее на дешевую темную юбку и жакет, в которых часом ранее вошла в дом.
Я поторопился перехватить ее за ближайшим углом. Я не знал, куда она идет; пожалуй, не знала этого и она сама. Это было вопиющим нарушением инструкций, чистым безумием - встречаться открыто, почти рядом с объектом; а приводить ее к себе выглядело прямым преступлением. Я ставил под удар и операцию, и прятавшую меня французскую семью. Но положение откровенно становилось чрезвычайным, следовало спасать его любой ценой.