Гибель королей
Шрифт:
Все это время клерк, стоявший за бюро, усердно писал. Сначала я решил, что он ведет протокол, но этим занимались два других клерка. Этот же, как выяснилось, просто копировал один документ. Его лицо было пунцовым: то ли ему было неуютно под взглядами присутствующих, то ли он просто покраснел от жара огня в очаге. Епископ Эссер хмурился, Элсвит исходила злобой и готова была прикончить меня на месте. Отец Беокка улыбался. Он кивнул мне, и я подмигнул ему. Этельфлед поймала мой взгляд и озорно улыбнулась мне. Я надеялся, что ее отец не заметил этого обмена взглядами. Ее муж стоял неподалеку и, как и мой сын, упорно старался не смотреть на меня. И тут, к своему изумлению, я увидел
Кто-то начал жаловаться, что его сосед, олдермен Этельнот, захватил поля, которые ему не принадлежали. Король жестом остановил жалобщика и что-то прошептал епископу Эссеру, а тот вслух изложил суждение короля.
– Ты примешь арбитраж аббата Осбурга? – осведомился он.
– Приму.
– А ты, лорд Этельнот?
– С радостью.
– Тогда аббату поручается определить границы по предписанию короля, – объявил Эссер. Клерки записали его слова, и совет перешел к обсуждению других вопросов.
Я заметил, что Альфред внимательно смотрит на того самого клерка, который копировал документ. Клерк закончил свою работу, посыпал пергамент песком и, выждав несколько мгновений, сдул песок в огонь. Затем он сложил пергамент, что-то написал на обратной стороне и посыпал чернила песком. Другой клерк принес свечу, воск и печать. Готовый документ поднесли к королевской кровати, и Альфред с огромным усилием подписался под ним и поманил епископа Эркенвальда и отца Беокку, чтобы они подписались в качестве свидетелей.
Как только все формальности были исполнены, совет замолчал. Я решил, что этот документ – королевское завещание, но король, приложив печать к расплавленному воску, жестом подозвал меня.
Я приблизился к его ложу и опустился на колено.
– Я пожаловал кое-какие подарки на память, – сказал Альфред.
– Ты всегда был щедр, лорд король, – солгал я. Но разве я мог иначе ответить умирающему?
– Это тебе, – продолжал он, и я услышал, как Элсвит с шумом втянула в себя воздух, когда я принял пергамент из слабой руки ее мужа. – Прочитай, – приказал он. – Ведь ты умеешь читать?
– Отец Беокка научил, – сказал я.
– Отец Беокка молодец, – сказал король и застонал от боли. Монах тут же подскочил к кровати и протянул ему чашку.
Король пил, а я читал. Это был патент. Большую часть патента клерк просто переписал – ведь все патенты похожи друга на друга, – но от его содержания у меня все равно перехватило дух. Мне жаловали земли, и поместье было необусловленным, как и то у Фифхидена, которое когда-то выделил мне Альфред. Земля передавалась мне в полное владение, и я имел право передать ее либо своим наследникам, либо кому угодно. В патенте были подробно описаны границы надела, и по тому, как много места это описание заняло, я понял, что поместье обширно. Там была и река, и фруктовые сады, и луга, и деревни, и жилой дом в местечке под названием Фагранфорда, и все это находилось в Мерсии.
– Земля принадлежала моему отцу, – сказал Альфред.
Я не знал, что сказать, и неловко забормотал слова благодарности.
Король протянул мне худую слабую руку, и я взял ее и прикоснулся губами к рубину.
– Ты знаешь, чего я хочу, – сказал Альфред. Я продолжал стоять на одном колене со склоненной головой. – Земля отдается безвозмездно, – добавил он, – и она принесет тебе богатство, большое богатство.
– Лорд король, – произнес я дрогнувшим голосом.
Его трясущиеся пальцы сжались на моей руке.
– Дай мне что-нибудь взамен, Утред, – сказал он, – дай мне покой, прежде чем я умру.
Я сделал то, что он хотел, но чего не хотел делать я. Он умирал, он проявил щедрость – как я мог отказать человеку, который стоит у порога смерти? Так что я подошел к Эдуарду, опустился перед ним на одно колено, вложил свои руки в его и принес присягу верности. Кто-то из присутствующих зааплодировал, кто-то хранил гробовое молчание. Этельхельм, старший советник в витане, улыбнулся: он понял, что впредь я буду сражаться за Уэссекс. Моего кузена Этельреда передернуло: он понял, что ему никогда не стать королем Мерсии. Этельволд, должно быть, задавался вопросом, займет ли он когда-либо трон Альфреда, если ради этого ему придется отбивать удары «Вздоха змея».
Эдуард заставил меня подняться и обнял.
– Спасибо тебе, – прошептал он.
То была среда, день Одина; шел октябрь, восьмой месяц года, а год был восемьсот девяносто девятый.
Следующий день принадлежал Тору. Дождь не утихал, напротив, подгоняемый ветром, он косыми струями заливал Уинтансестер.
– Сами небеса рыдают, – сказал мне Беокка. Он плакал. – Король попросил меня в последний раз причастить его. Я все сделал, но руки дрожали.
За этот день Альфред получал последнее причастие несколько раз – настолько велико было его желание закончить жизненный путь очищенным от грехов, и священники и епископы соперничали друг с другом за честь провести обряд и вложить королю в рот кусочек засохшего хлеба.
– Епископ Эссер готов был дать viaticum [8] , – добавил он, – но Альфред позвал меня.
– Он любит тебя, – сказал я, – и ты верой и правдой служил ему.
– Я служил Господу и королю, – сказал Беокка. Я подвел его к креслу у огня в большом зале «Двух журавлей» и усадил. – Сегодня утром он съел капельку творога, – сообщил мне Беокка, – совсем чуть-чуть. Две ложки.
– Он не хочет есть, – сказал я.
– Он должен есть, – твердо произнес он.
Бедняга Беокка. Он был священником при моем отце, и секретарем, и моим учителем, и уехал из Беббанбурга, когда мой дядька узурпировал лордство. Он вышел из низов и уродился уродцем: косоглазым, с деформированным носом, парализованной левой рукой и изуродованной стопой. Именно мой дед обратил внимание на то, что мальчишка умен, и отдал его в обучение монахам в Линдисфарене. Так Беокка стал священником, а потом благодаря предательству моего дядьки и изгнанником. Его ум и преданность пленили Альфреда, и с тех пор Беокка верно служил ему. Сейчас он был в преклонных летах, но сумел сохранить острый ум и твердую волю. Жена у него была датчанкой, самой настоящей красавицей и приходилась сестрой моему близкому другу Рагнару.
8
V i a t i c u m – последнее причастие умирающему.
– Как Тира? – спросил я.
– Она в порядке, слава богу. И у мальчиков все хорошо! Мы счастливы.
– Ты будешь счастлив и мертв, если не перестанешь ходить по улицам под дождем, – сказал я. – Нет дурака хуже, чем старый дурак.
Он хмыкнул и слабо запротестовал, когда я принялся настаивать, чтобы он снял свой мокрый плащ и накинул на плечи сухой.
– Король попросил меня пойти к тебе, – сказал он.
– Королю следовало попросить меня прийти к тебе, – буркнул я.
– Ну и погодка! – покачал головой Беокка. – Таких дождей не было с того года, когда умер архиепископ Этельред. Король не знает, что идет дождь. Бедняга. Его мучают боли. Он долго не протянет.