Гибель красных богов
Шрифт:
Валькирия в форме советского офицера облетала побережье с желтыми пляжами и цветными зонтиками. Морская авиация с красными звездами сносила порт, горели цистерны с нефтью, тонул на рейде белый туристический лайнер, и морская пехота с негромким «ура» прорывала береговую оборону. Бело-голубое знамя выпадало из рук убитого знаменосца. Валькирия прянула, накрыла атакующую цепь кудрями дымных волос, подхватила знамя, понесла его впереди атакующих пехотинцев.
Северная Германия, окруженная вялыми очагами пожаров, пала под лязгающие гусеницы советских танковых армий. В небе над морем продолжались разрозненные воздушные схватки. Валькирия, облетев поле брани, собрала информацию о сожженных танках, о длине коммуникаций, о разгромленных группировках противника. Вернулась в Белоруссию. Ударилась о штырь высотной антенны. Проникла в нутро машины. Расплескалась электронными цифрами, молниями бегущих строчек,
Белосельцев чувствовал непомерную мощь машины, ее неколебимую волю, зажавшую историю мира в неразъемный кулак с нержавеющими фалангами пальцев, с черно-синими жилами цвета вороненых стволов.
– На рубеже обороны по Рейну наступающие армии остановлены взрывами ядерных мин…. Дивизии НАТО второго эшелона применили тактическое ядерное оружие против двух советских мотострелковых дивизий в районе Франкфурта… – Голос полковника звучал так, будто он прижал к губам жестяную трубу, и слова, словно рулоны металла, разворачивались и звонко падали из железного раструба. Теперь он был ангелом в багровых одеждах, с секущими крыльями, окрашенными цветом пожаров. Из волос его падали молнии, сжигали города, вставали черными грибами дымов. Из груди излетали струи жидкого пламени, плавили танки, кипятили озера и реки. Одна рука прижимала к губам ревущий горн, от которого рушились колокольни и башни, сгорали в небесах самолеты, вспыхивали вековые дубравы. В другой руке он держал сверкающий меч, вел им по земле, рассекая камень и сталь, брызгающую кровью плоть, изрытую окопами землю.
Рейн был, как белая ртуть, в него погружался черный сухогруз с красной ватерлинией, на палубе шевелился матрос, без одежды, в розовых волдырях, взирая на ангела пустыми глазницами. Колонна бэтээров, с перевернутыми колесами, мертвыми экипажами горела на трассе. В «Мерседесе» без стекол сидели обугленные скелеты, и весь автобан, среди горящих пшеничных полей, был усеян мертвыми, похожими на цветных жучков машинами, над которыми низко, дуя в золотую трубу, мчался крылатый ангел. И два «МиГа», сжав стреловидные крылья, мерцая пушками, прикрывали его заднюю полусферу.
Полковник опустился на железный клепаный пол, среди экранов, мерцавших, как мертвенные бельма. Он уже был в фуражке, но еще с дымящимися, синими от радиации волосами. Доставленная им информация летала по дисплеям, рассказывая о зонах поражения, о розе ветров, разносившей атомные облака по Центральной и Восточной Европе.
Машина была гневным Библейским Богом. Исправляла кривую времени. Меняла утомленный ход ветхозаветных веков. Убирала с земли плотоядное, утратившее смысл человечество. Плодовитую жизнь, размножившуюся в желании потреблять, наслаждаться. Отвернувшуюся от неба. Разноцветной слизью покрывшую найт-клубы, рок-фестивали. Распустившуюся в ночи неоновыми городами разврата, торжищами утех. Крылатый Дракон, оснащенный телеметрическими системами, связанный с орбитальными группировками, с эскадрами подводных стартплощадок, летел над миром, вонзая ртутные трезубцы в рекламы Лас-Вегаса, в пластмассовые замки Диснейленда, в целлофановые павильоны Голливуда, в хрустальные ангары Макдоналдса. Радиоактивный пепел разноцветными лепестками парил над гибнущим миром, и машина готова была превратить мертвый прах в Рай воскрешенного человечества.
– Ракеты средней дальности из районов Прибалтики, Южного Урала и Украины нанесли ядерные удары по Парижу и Риму… Группировка Прикарпатского военного округа начала наступление через Австрию, в направлении Северной Италии и Франции…
Полковник в образе Александра Суворова приземлился на леднике Сен-Готар. Глазированный наст сахарно хрустнул под каблуками ботфортов. Суворов поправил шляпу, стряхнул иней с кудрявого, небрежно завитого парика и, достав из сюртука маленькую подзорную трубку, обратил ее в сторону Италии и Франции. Были отчетливо видны два ядерных взрыва, накрывшие Рим и Париж. Они выжгли рифленую поверхность городов, сделав ее плоской и жидкой. Вверх поднимались кудрявые растущие стебли, на них наливались лунным светом огромные перламутровые медузы. Колебали волнообразными щупальцами, превращались в огромные бледно-голубые поганки. Сквозь хлипкие ножки грибов, вверх, питая громадные шляпки, текли превращенные в пар Колизей и собор Святого Петра, Эйфелева Башня и Лувр. Раскаленные газы, состоящие из молекул погибших людей и атомов, на которые распались картины великих художников и статуи античных ваятелей, летели в небо, превращаясь в черные тучи, полные ядовитых дождей и ржавых мерцающих молний. Суворов удовлетворенно сложил медную подзорную трубку. Ковырнул сапогом наст, под которым скрывалась русская горная пушка времен перехода через Альпы. Расстегнул военный сюртук, обнажив вживленную в бок красную клавишу. Нажал ее и исчез. Опустился через мгновение в чреве машины, превратившись в советского офицера, зорко просматривающего электронные цифры, исчислявшие свои и чужие потери, ширину коридоров, по которым, облаченные в скафандры, пройдут войска. Белосельцев видел, как на ботинке полковника стремительно тает комочек снега.
Машина переползала с континента на континент. Скребла когтистыми лапами горячий пепел. Лакала из кипящих отравленных рек. Откладывала яйца в раскаленные кратеры, оставшиеся на месте испепеленных столиц. Оставляла на рыхлой земле волнообразный след от чешуйчатого хвоста, отпечатки огромных трехпалых лап.
– В эскалацию конфликта включились соединения 6-го флота США в районе Средиземного моря. Наблюдается массовый взлет авиации с авианосцев «Саратога» и «Дуайт Эйзенхауэр», восточнее Неаполя и Сиракуз. Нанесены удары крылатых ракет с ядерными зарядами по базе советского флота в Севастополе. Из района Тирренского моря совершены подводные пуски баллистических ракет по Киеву, Харькову, Днепропетровску… Советская Средиземноморская флотилия вступила в бой с кораблями 6-го флота… – Голос полковника звучал, словно записанный на пленку и воспроизводимый после его смерти по громкоговорителю. Обладатель этого голоса был Наполеоном, непомерных размеров, в огромной треуголке, в тяжелых полевых сапогах. Походное креслице, в котором он поместился, стояло на облаке, откуда отчетливо просматривалось море, где шло сражение. Корабли обменивались ударами ракет. Тонули, продырявленные торпедами. Швыряли друг в друга «гарпуны» и «томагавки». Навешивали в небе кудрявые дуги зенитных пусков. Пенили воду ударами глубинных бомбометов. Авианосец, взорванный ядерной торпедой, вяло оседал на корму. Штурмовики, отбомбив по Севастополю, промахивались мимо палубы, один за другим рушились в море. На дне погибала дизельная подводная лодка, командир прощался с экипажем по громкой связи, матросы «БЧ-5», по грудь в воде, задыхаясь в железном дыму, пели «Варяга». Юг Украины затмила мутная мгла, в которой мерцали разрывы, и сквозь муть небес вставали ядерные баобабы.
Наполеон неотрывно смотрел в трубу, пытаясь разглядеть французский авианосец «Клемансо», но тот, не выйдя из Марселя, горел у пирса, и над ним кружилась карусель самолетов, едва различимых на солнце.
– Есть ли известия из Парижа? – спросил Наполеон.
– Да, сир, – ответил камердинер с желтым от малярии лицом, приближаясь и передавая пакет. Наполеон надорвал обертку, извлек прелестную миниатюру Жозефины Богарнэ. Печально и нежно рассматривал. Поцеловал портрет и вернул камердинеру.
– Время два часа пополудни, не так ли?
– Да, сир, – ответил камердинер с поклоном. Проводил Наполеона в палатку, где на походной кровати уже ждала его молодая маркитантка в расстегнутом лифе.
– Передайте Даву, чтобы берег старую гвардию, – сказал Наполеон, задергивая полог палатки.
Наполеон превратился в полковника, который стоял у экранов, где гасли отметки потопленных кораблей, вспыхивали пораженные ядерными зарядами цели. От полковника пахнуло женской туалетной водой. Зажав между колен треуголку, надевал полевую пилотку, прижав ко лбу ребро ладони.
– Удар баллистических ракет с советских подводных лодок из района Атлантики… По целям в Калифорнии, включая Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Диего… По целям во Флориде, включая мыс Канаверал… По целям в Техасе, включая Хьюстон и базы бомбардировщиков «В-1» в Абелине…
Экраны, как корыта, колыхали волны мыльно-синего света, будто качалась сама земля. Словно перегоревший под напряжением провод, искрясь, упал в залив мост в Сан-Франциско, разъединяя огромный кочан атомного взрыва и красные от пепла предгорья. В Сан-Диего взрывная волна выбросила на берег эсминец, он воткнулся рубкой в набережную, задрал уродливо днище с гребными винтами. Голливуд горел, словно великолепная декорация. На космодроме имени Кеннеди от розового жара валились стальные вышки, взрывалось топливо в баках «Дискавери», и на пляжи в Палм-Бич лился огненный липкий дождь. Горела пшеница в Техасе, ребристые бомбовозы «Стеле» перевертывались, как бумажные змеи, и их уносило бурей в саванну.
Маршал Жуков в трофейном джипе пересекал Большой Каньон, заслонявший десантную армию от близких ядерных взрывов. Остановил машину у придорожной гостиницы, где танкисты заливали перегретые моторы танков холодным пивом. Поманил к себе белесого паренька в танковом шлеме, из-под которого сияли голубые рязанские глаза.
– Ну что, Теркин, дойдем до Чикаго?
– Так точно, товарищ маршал. Земля, она круглая. Непременно дойдем.
– Вот тебе, гвардеец, часы. Поставь по чикагскому времени, – отстегнул с запястья командирские часы со звездой и портретом Сталина, протянул танкисту. Отъезжая, видел, как тот приложил часы к уху, убеждаясь, что тикают.