Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год
Шрифт:
Леонид Николаевич спокойно объяснил, что взял прокламацию, не желая «сконфузить» Злотникова.
— А почему вы сразу не признались в этом? — торжествующе спросил Байковский. — Почему пытались скрыть это?
— Об этом обстоятельстве раньше не говорил, так как об этом не был спрошен, а сам с доносом выступать не умею.
Бесспорно, Бобров понимал, что бессмысленно объяснять правила поведения, принятые среди порядочных людей, чекисту, самозабвенно окунувшемуся в палаческую стихию, но, может, не для него он и произносил эти слова, как не для Урицкого и писал с больничной койки:
«Я никогда не сочувствовал еврейским погромам
Итак, я получил один экземпляр воззвания и не сделал из него никакого употребления, между тем в тот же день это воззвание было распространено в тысячах экземпляров различных газет, в том числе и в “Красной газете”, продававшихся на всех улицах Петрограда, и никто из редакторов не привлечен к ответственности» {98}.
Разумеется, не о том хлопотал больной, истощенный голодом Леонид Николаевич, чтобы Урицкий засадил в тюрьму своего дружка, провокатора Володарского… И не о том, чтобы занять, как выразился писатель Максим Горький, наиболее выгодную и сытую позицию…
Нет, он объяснял, что все это дело — чистой воды провокация, и объяснял это не следователю, а нам, живущим уже в другом веке и другом тысячелетии, когда — увы! увы! — снова актуальными стали сказанные в восемнадцатом году слова Алексея Ремизова:
«Зашаталась русская земля — смутен час. Госпожа Великая Россия, это кровью твоей заалели белые поля твои — темное пробирается, тайком ползет по лесам, по зарослям горе злокручинное»…
А Леонида Николаевича Боброва расстреляли в страшную ночь на 2 сентября 1918 года, когда по всей России по команде из Кремля загремели в чекистских подвалах выстрелы…
Через четыре месяца, 23 декабря, было составлено в экстазе чекистской работыи постановление о его расстреле:
«Леонид Николаевич Бобров арестован был по делу “Каморры народной расправы”. Обвинение было доказано и Боброва по постановлению ЧК от 2 сентября с. г. — расстрелять, на основании чего настоящее дело прекратить» {99}.
Вот так, просто и без затей…
Глава пятая.
В ПОДВАЛАХ ЧК
Революция — суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических, ни моральных.
Вы вот пишете — нельзя связанного человека убивать, а я этого не понимаю. Как, почему нельзя? Иногда нельзя, иногда можно…
Со следственными делами ЧК за 1918 год можно знакомиться, изучая их в архивах, можно просто читать изложение этих дел в «Красной книге ВЧК» или сборниках «Из истории ВЧК» — результат не меняется.
Разумеется, из архивных дел в разные стороны торчат живые человеческие судьбы, которые подручные Феликса Дзержинского и Моисея Урицкого обламывали и коверкали, втискивая в придуманные ими контрреволюционные заговоры, а в сборниках те же самые сюжеты палачи-сочинители
Тем не менее счистить запекшуюся кровь они не сумели, и эта кровь и сейчас проступает на чекистских «сочинениях».
1
В конце мая, когда чекисты Петрограда взялись за титаническую работу по «перебору людишек» в городе, Феликс Эдмундович Дзержинский со своими подручными решил «раскрыть» в Москве контрреволюционный заговор «Союза защиты Родины и свободы».
Союз такой действительно создал (пытался создать? рассказывал, что создал?) знаменитый террорист Борис Савинков [24] , но сам Савинков был великим фантазером и не столько организовывал, сколько фантазировал на темы организации, а ловить его самого было хлопотно, и Дзержинский решил пойти по другому пути.
24
Речь идет о «Народном союзе защиты Родины и свободы», беспартийной организации, объединившей в основном офицеров и студентов под лозунгом «Земля — народу, власть — Учредительному собранию». Союз собирал добровольцев для Северной Добровольческой армии. Главнокомандующего у армии не было, им как бы считался генерал Алексеев, начальником штаба — полковник Перхуров. К маю в «Народном союзе защиты Родины и свободы», по явно преувеличенным сведениям Б.В. Савинкова, насчитывалось около пяти тысяч человек.
В середине мая «однаиз сестер милосердия»Покровской общины поведала командиру Латышского стрелкового полка в Кремле, что скоро латышских стрелков ожидает беда, потому что влюбленный в нее юнкер Ивановсобирается поднять в Москве восстание. Насмерть перепуганный командир латышских стрелков отправил девушку в ВЧК к товарищу Дзержинскому…
И хотя все это — и сестра милосердия, и влюбленный юнкер Иванов, и восстание, которое он собирался поднять в Москве, поскольку сестра милосердия изменяла ему с командиром полка латышских стрелков, — более подходило для жалостливого городского романса, Феликс Эдмундович Дзержинский приказал арестовать юнкера Иванова.
Влюбленного юнкера чекисты схватили в квартире № 9 дома № 3 по Малому Левшинскому переулку.
В квартире во время обыска было обнаружено еще 13 человек, которые сразу были объявлены заговорщиками, поскольку чекисты нашли бумаги, «неопровержимо» доказывающие их контрреволюционные замыслы.
Вот перечень этих бумаг: «набросок схемы построения пехотного полка», перепечатанная на машинке «программа «Союза защиты Родины и свободы», «картонный треугольник, вырезанный из визитной карточки с буквами О. К.», «пароль и адреса» в городе Казани {100}.
Самая роковая здесь улика — перепечатанная на машинке «программа “Союза защиты Родины и свободы”», которую, по-видимому, чекисты и принесли в квартиру № 9 дома № 3 по Малому Левшинскому переулку.
Другие улики, вроде наброска схемы построения пехотного полкаили картонного треугольника, вырезанного из визитной карточки с буквами О. К.,можно найти в любой мусорной корзине…
Ну а такая улика, как «пароль и адреса» в городе Казани…