Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том

Рина Оре

Глава XV

Первый выход в свет

Культурой называли свод правил поведения, приличествующих положению человека. Племяннице скромного лавочника простили бы незнание застольных манер, если бы видели, что она старается вести себя негрубо. «Ведь эта бедолага не имеет должного воспитания, да и ненужно оно ей вовсе в ее лавке», – так милостиво думали люди, знакомые с Культурой. Но снисхождения к быстро разбогатевшим дельцам из «новых домов», патриции из облагородившихся «старых домов» уже не имели: высмеивали их подражательства аристократам, броские выходы в свет и стремление пустить пыль в глаза, например, роскошным пиршеством, «хотя сами еще вытирают руки о скатерть». Супруге градоначальника, как раз представительнице «нового дома Элладанна», конечно, тоже не извинили бы огрехи в поведении – и лет через двадцать ей бы припоминали все нелепости, допущенные в юности.

Кроме утонченных манер от дамы света требовалось умение поддержать беседу, прибегая к аллегориям при обсуждении неловкостей, но при этом ясно донося

свои мысли, дабы ненароком не быть понятой превратно. Маргарита с удивлением узнала, что если мужчина «носит зеленую шляпу», то супруга ему изменяет, а если «почил в цветах», то не умер, а отлично развлекся, добившись всего, чего хотел. Выражение «надеть зеленые башмаки» говорило о распутстве, «купание в текучей воде» означало мимолетную связь, «прогулки по лугам» – плотские отношения, «увязнуть в болоте» – пасть в преступный разврат, «подарить кувшинку» – соблазнять даму, «принять кувшинку» – поддаться соблазнению, «убить единорога» – потерять девственность, «зажечь в спальне свечи» – пригласить супруга на близость. Саму близость как только не именовали: и «греметь цепями», когда она происходила между супругами, и «поесть вишни», и «сложить вместе две половины яблока». Женские половые органы сравнивали с цветами или фруктами, мужские – с оружием или инструментами труда, семя – с молоком. Слово «любленик» всего лишь подразумевало дорогого друга, а «любовник» было неприличным, и его подменяли выражением «близкий человек»; или, чтобы не оставлять двусмысленности, в кругу друзей можно было тихо сказать «интимус». Беременность вуалировали фразами: «поднять пояс на платье», «носить свободные одежды» или «пребывать в надежде». Если дама хотела омыть тело в одиночестве, то сообщала супругу, что ей сперва нужно «полить сад» или «отдохнуть среди роз и лилий». Хозяйка дома приглашала дам в уборную, предлагая взглянуть на что-либо в своих покоях, например, полюбоваться видом парка из окон. Если дама сама с той же целью удалялась из общества мужчин, то сообщала им, что проведает слуг, детей, подруг или сделает что-то еще, лишь бы те не догадались об истинной потребности ее отлучки. Чаще всего благоречивые особы говорили, что пойдут молиться. Все эти тонкости Маргарите разъясняла «наставница Культуры» весьма почтенного возраста: с самым серьезным выражением на строгом лице она просвещала неопытную супругу градоначальника, а та едва сдерживала смех и подозревала, что многие выражения уже давным-давно устарели – по крайней мере, Ортлиб Совиннак аллегорий избегал и предпочитал всё называть, хоть и в рамках приличий, но своими именами.

Одними из самых важных разделов Культуры были: знакомство, приветствие и прощание. Женщина ждала, пока ее покровитель (отец, брат или супруг), представит ее незнакомцам, до того безмолвствовала. Если ее вообще не представляли, то следовало молча кивнуть на прощание. К знакомым мужчинам из своего, второго, сословия или из третьего Маргарита должна была обращаться первой, а также окликать их на улице. Если перед дамой, до ее оклика или знака внимания, не снимали на улице шляпу, то ей обижаться не стоило – так она избегала назойливости прохожих или неудобных ситуаций. Зато мужчину обязательно приветствовали первыми люди из низшего, чем он, сословия. Никогда не снимать шляпу дозволялось аристократам, рыцарям, мужчинам из второго сословия (но именно им – не в случае приветствия короля) и, конечно, всем женщинам без исключения. Высота головных уборов у дам являлась статусной и даже среди аристократок распределялась от титула к титулу. С уже знакомыми женщинами первыми заговаривали те особы, что были выше по положению, но кивок головы или поклон должна была сделать особа, что была ниже по положению. То же касалось и общения с аристократами: их требовалось молча приветствовать поклоном, но ни в коем случае не заговаривать с ними первой.

Маргарита с интересом изучала эти тонкости, правда, применить их ей едва выпадал случай. Ее жизнь в темно-красном доме была тихой, полной достатка и спокойствия. Юная жена градоначальника совсем не выходила в свет и не устраивала званых обедов. В празднество Перерождения Огня она появилась с мужем в храме, а в Возрождение, когда первый год, сорокового цикла лет, сменялся вторым, Маргарита, как все верующие меридианцы, отстояла на коленях двухчасовую ночную службу и со слезами на глазах возрадовалась. Больше молодую красавицу не видели ни в городе, ни на торжествах. В Сатурналий она сама отказалась идти в ратушу, ведь это веселое празднество было для нее связано с умиравшей мамой. После Возрождения, когда всю первую триаду Веры горожане предавались увеселениям, уже Ортлиб Совиннак оказался чем-то занят – не ходил по гостям и никого к себе не звал.

Из-за непоявлений в свете молодую красавицу жалели как узницу, но, вопреки всем предсказаниям и опасениям самой Маргариты, суровый градоначальник Элладанна стал ей нежным супругом, подарив счастье взаимной любви, и она распускалась цветом среди зимы, будто редкий бутон розы. Госпожа Совиннак только радовалась тому, что не общается со сказочно богатыми патрициями из «новых домов», чванливыми господами из «старых домов», насмешливыми поэтами или менестрелями, любимчиками торжеств. Размеренное, беззаботное, лишенное труда существование, хоть и губило ее душу, очень ей полюбилось. Особенно ей нравилось не просыпаться более с рассветом.

«Эту битву я еще не проиграла, – оправдывала себя Маргарита. – Первое из добрых дел – это молитва, значит, Лености у меня пока нет, – и поспать можно подольше. Да и один Порок можно себе позволить. С одним Пороком душу даже берут в Элизий. Я лучше с Унынием и Любодеянием буду бороться сильнее прежнего! А вот раньше шестого часа из постели точно более не вылезу».

Договорившись со своей совестью, Маргарита лишь к полудню спускалась вниз, в часовню, где домочадцы и вся прислуга собирались в час Веры. Люди из первого и второго сословий очень гордились тем, что жили благочестиво и являлись примером для прочих мирян: в доме градоначальника никогда не трапезничали в часы Воздержания и Веры, а молитвы так вообще читали каждый час. Для этого у Маргариты кроме молитвослова появился красочный часослов, с которым она не расставалась в течение дня. Уроки Боговедения с епископом Камм-Зюрро пока отложили, поскольку всё время у госпожи Совиннак занимали иные науки и умения. Она изучала Культуру, Географию и Историю, деликатности меридианского языка, изящество движений в танцах и мастерство верховой езды в женском седле при быстром шаге лошади, а потом и при рыси. Ортлиб купил для жены небольшой орган, потому что образованная дама должна была играть хоть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Еще ей надлежало вышивать, как делали другие женщины света. К примеру, Енриити и Диана Монаро трудились над алтарным покрывалом, даром храму Пресвятой Меридианской Праматери. Маргарита никогда не любила рукоделие, но покорилась и терпеливо осваивала хитрости ажурного шитья, ненавидя коварную тоненькую иглу и вертлявую шелковую нить почти так же, как когда-то стирку простыней.

К окончанию первой триады Веры снег еще не выпал. Горожане зябли, проклиная дождливую зимнюю сырость, пробиравшую до костей, и ждали короткой белой сказки. Вести из Нонанданна приходили неизменные: противостояние успешно продолжалось, дорога на Элладанн надежно охранялась, вражеское войско осадили в Тронте – и там «варвары уж сглодали с голодухи всех лошадёв». Поговаривали о новом наборе пехотинцев, дабы в решающей битве прогнать прочь ладикэйцев и мрачного герцога в черных доспехах из родной Орензы. Нинно и Синоли вместе с другими кузнецами работали над колоссальной пушкой, что, метнув каменные ядра к самому горизонту, посрамит громовые бочонки Лодэтского Дьявола.

Беати, Ульви и Залия, согласно расчетам астролога, ожидали родов примерно в одно и то же время: после празднества Перерождения Воздуха. И всем троим астролог пообещал сыновей. Маргарита к концу первой триады Веры еще не понесла, из-за чего расстраивалась. Ее супруг, если не оставался ночевать в ратуше, всегда приходил к ней, но часто они засыпали, не дождавшись окончания часа Целомудрия. Муж говорил Маргарите, что устал, и просить понять его, старика. Она понимала и забывалась безмятежным сном в его объятиях. Утром Ортлиб Совиннак всегда вставал на рассвете и покидал постель, пока девушка дремала.

«Некуда спешить с детьми, – успокаивала себя Маргарита. – Мне через восьмиду и две триады только пятнадцать исполнится».

Енриити едва общалась с Маргаритой. Юные падчерица и мачеха, имея год с небольшим разницу в возрасте, мирно терпели друг друга, осознавая, что их общее проживание в темно-красном доме скоро закончится. Идер с началом зимы появлялся всё реже и реже, исполняя таинственные поручения своего отца. Диана Монаро холодно вела себя с Маргаритой, однако никак не пыталась ей вредить. Ортлиб Совиннак уверил жену, что эта гордая санделианка более ему не любовница, но с Дианой он многое пережил, доверяет ей и желает, чтобы она оставалась рядом, чтобы занималась хозяйством в доме и воспитывала его дочь. Постепенно Маргарита привыкла и к ее обществу, вот только девушка догадывалась, что Диана терпеливо ждет, когда она оступится – и Ортлиб Совиннак охладеет к новой жене, а затем вернется в объятия своей верной сероглазой подруги.

________________

Все «драгие каменья» красного цвета в Меридее звали лалами, синие – сапфирами, голубые – аквамаринами, желтые – хризолитами, коричневатые – топазами, черные – морионами, зеленые – изумрудами, радужные – опалами. Речной жемчуг именовали «перл». Купцы делили каменья на четыре цены, как на четыре сорта. Более всего ценились рубины – «прочные лалы»; красный рубин стоил вдвое дороже розового, розовый – вдвое дороже мясного, мясной – вдвое дороже жидкого (бледного или мутного). Очевидно, что за рубины в этом случае принимали и шпинель, и гранаты, и турмалин, и даже аметист. Отдельно стоял мистический карбункул – он не только завораживал глаз ярко-красным сиянием, но и менял цвет на солнце – точно вспыхивал уголек, что явно доказывало: этот камень живое существо. Далее, по шкале ценности шли сапфиры: чем синее – тем лучше, чем серее – тем хуже. Сапфиром нередко величали лазурит или аметист. Изумруды ценились за равномерность окраса, прозрачность и размер. Чистый, большой и красивый изумруд, мог стоить дороже, чем карбункул. Хризолит – это «золотой камень, золотисто-желтый; топаз – «теплый камень», «аквамарин» – «морской камень», морион – «камень тьмы», опал – «благородный камень», горный хрусталь – «ледяной камень», янтарь – «солнечный камень». Сочные цвета были в моде, оттого за яркие камни и просили высокую цену. Из бледных и непрозрачных самоцветов делали талисманы. Среди алмазов наиболее ценилась форма острого октаэдра, диаманта. Аметисты считались окаменевшими фиалками – значит, они годились для девичьих украшений. Еще, по поверьям, аметисты отгоняли бесов – из аметиста делали кубки, дабы не опьянеть сверх меры, печати, пуговицы, обложки для Святой Книги; синими бриллиантами из аметистов расшивали мантии священников («бриллиант» – это «сверкающий камень», то есть не кабошон, а ограненный самоцвет). Янтарь, привозимый с севера, еще лишь входил в моду. Особенно модникам и модницам нравились бусины из янтаря.