Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том
Шрифт:
Детоубийство и женская неверность карались законом особенно сурово, причем, даже если муж не имел претензий к поведению жены, в суд могли подать соседи, родня мужа или хозяева дома, где супруги проживали, – если им удавалось доказать вину обвиняемой, то ту приговаривали к наказаниям разной степени тяжести. Неисправимых преступниц казнили или насильно закрывали в монастырях, детоубийц зарывали по шею в землю, иногда сажали в бочку с нечистотами, – и те умирали в мучениях да позоре через пару дней. За то, что незамужняя особа понесла, ее приговаривали всего к шести ударам плети, младенца мог взять на воспитание приют, а по окончании пенитенции, наложенной священником, общество прощало грешницу, но всё равно иногда меридианки по самым разным причинам не желали рожать и прибегали к снадобьям, услугам особых повитух или лекарей. Иные страдали от весьма распространенного бесплодия, да и дети гибли часто: от недугов, при недосмотре или просто так. В семьях землеробов и то доживало до зрелости не более трех-четырех отпрысков, горожане ограничивались одним или двумя наследниками, отдавая предпочтение сыновьям, будущим кормильцам.
В плоти мужчин преобладала стихия Огня, и легковое распутство не наносило вреда их душам: неверность, сладострастие или блуд с женщинами священники прощали раскаявшимся грешникам, закон же как максимальное наказание брал с мужчин денежное взыскание, но если только они не уличались в осквернении плоти, чужой или собственной. Соблазнение взрослой женщины (достигшей семи лет) преступлением не являлось – семья должна была следить за поведением незамужней девушки и воспитывать ее в нравственности. Любое насилие над собственной женой, если оно обошлось без смерти, тоже не каралось законом. Никак не разыскивали и тех, кто обманом опаивал дам, порой девиц, снотворными зельями, исчезая поутру, – вся полнота позора ложилась лишь на их жертву. Знание гласило, что от природы приземленные мужчины из-за своей сухой плоти, чтобы гасить Огонь, имели потребность в стихии Воды (в том числе в наслаждениях), а мужское вожделение проповедники сравнивали со змеей, «желающей по своему естеству полакомиться в большем числе гнезд», и предостерегали женщин от падения такими советами: не обольщаться сладкими речами, не оставаться с мужчинами наедине, тем более в спальных покоях, не носить вызывающих одежд, распаляющих жар, и не забывать прятать волосы, – в противном случае «за разоренное гнездо» винить только себя.
Конечно, можно было потребовать от растлителя жениться через суд, однако редкие женщины были готовы на это пойти, так как требовалось во всеуслышание рассказывать подробности, исходя из каких, судья выносил приговор – и далеко не всегда вставал на сторону пострадавшей. То же касалось надругательства – несчастной приходилось описывать свое бесчестье перед судьей, адвокатом и зеваками, поэтому обычно с насильниками по-тихому расправлялись родственники дамы.
К греху сладострастия, к потворству Пороку Любодеяния, Экклесия приравнивала и пылкую страсть между супругами. Из-за этого благонравные жених и невеста (а потом муж и жена) никак не проявляли на людях своих чувств – поцелуй руки, означающий преклонение, считался приличным, но объятия или иные нежности порицались обществом. Идеальная супружеская пара должна была общаться в свете друг с другом холодно: «чтобы ни у кого не возникло подозрений о плотской необходимости их отношений». Зато мужчины, равные по положению, могли прилюдно лобызать друг друга в щеки, патроны целовали подопечных юношей в лоб, аристократы позволяли низшему сословию в качестве щедрой милости коснуться устами своих одежд. Женщину мог поцеловать в щеку в знак благодарности ее младший родственник, в лоб – старший родственник или супруг, тем самым выражая свое покровительство; и ей допускалось поцеловать мужчину в щеку, но только своего родственника. На помолвке, после клятв, тоже обменивались поцелуями в щеку: так невеста принимала жениха в свою семью, а он «вводил даму в свой род как ту, которой пока не мог указывать», – и до венчания невеста не должна была позволять большего, чем поцелуя своей руки. Поцелуй в губы объединял души и приравнивался к близости – даже поцелуй между супругами на глазах других считался культурными людьми развратом: находясь в обществе, супруги обменивались поцелуями в глаза перед длительной разлукой и при долгожданной встрече. Подкрепляли поцелуем, помимо подписи, и важные грамоты. Пощечина означала противоположность поцелую, оскорбительное наказание, какое следует дать нижестоящему, но пощечина между равными по положению приводила к дуэли. Если оплеуха случалась между мужчиной и женщиной, то ответственность переходила к покровителю дамы, то есть, если ударили ее, то родственник мстил за ее унижение, если она – то держал ответ. Из этого следовало, что муж мог прилюдно оскорбить пощечиной жену, так как был ее господином, или незамужнюю дочь. Женщина же без последствий могла раздавать затрещины тем, кому покровительствовала: незамужним дочерям и воспитанницам, сынам до их отрочества, служанкам и прислужникам. Но унижение пощечиной рыцаря разрывало связь Прекрасной Дамы и ее слуги. Обществом вообще осуждалось, если женщина неблагоразумно распускала руки на мужчин, даже на домашнюю прислугу или землеробов (для этого у нее был супруг), понукание мужа или буйный нрав слабого пола высмеивались, и лишь пощечина как последний довод против домогательств одобрялась. Огромное значение придавалось жестам: кулак всегда означал силу, открытая ладонь – незлобие, удар ладони о ладонь – уговор (обычно на спор), соединение ладоней крестом – клятву, сплетение пальцев – союз. Воины, братаясь, соединяли «замком» одни и те же руки (знаком единства в знак равенства); жених и невеста на венчании – противоположные руки.
Экклесия равно хвалила как целомудрие, так и благопристойные союзы. Похоть полагали частью силы вражды, а любовь их противоположностью. Именно духовная любовь, лежащая в основе супружества, приводила к рождению красивого и нравственного потомства: чем умереннее супруги вели себя при зачатии ребенка, тем благонамереннее получался их отпрыск. Должно быть, по причине чрезмерного усмирения страсти, на беду своих родителей и урождались девушки, которые наотрез отказывались выходить замуж, но удаляться в унылые монастыри тоже не желали. Дабы не случилось подобной нелепости, меридианцы предпочитали ночью отступать от предписаний Экклесии, тем более что весь грех сладострастия ложился на мужа – долгом жены были покорность во всем супругу, верность ему, ведение домашнего хозяйства и воспитание детей.
Испокон веков женщинам в Меридее надлежало следовать за мужчинами: за отцом, братом, супругом или сыном, возложить на них свою судьбу, разделять все принятые главой семьи решения и поступать согласно его воле. То, что женщины, даже вдовы, не имели равных прав с мужчинами, объяснялось их беззащитностью на протяжении всей жизни – сначала по малолетству, затем при материнстве и старости, а как следствие, ненужностью таких прав. Супружество спасало женщин от падения в Порок Любодеяния, от полноты ответственности перед законом и дарило почетное занятие – служение своей семье. Таким образом, вдову, тем более бездетную, осуждать за новый союз, пусть и скорый, никто в Меридее не стал бы.
________________
Маргарита вернулась в зеленый дом Ботно, хотя две восьмиды назад клялась, что лучше отрежет себе ноги, чем так поступит, однако всё разительно переменилось. Дядюшка настоял на том, чтобы ее комнатой стала бывшая спальня Оливи на втором этаже, а тетка Клементина не высказала возражений. Она не скандалила, не говорила Маргарите дурных слов, вот только с недоверием поглядывала на племянницу, чего только не подозревая, так как окончательно убедилась в ее порочности. Она видела Маргариту отъявленной распутницей, нарушившей клятву верности и соблазнившей жутковатого Ортлиба Совиннака, но в то же время размышления о богатстве, высоком положении и могуществе градоначальника согревали душу Клементины Ботно. Она не знала, как же ей в конечном счете относиться к Маргарите: тетке хотелось и сурово осуждать ее, и горячо хвалить.
В последний день восьмиды Трезвения началось двухдневное празднество Перерождения Земли. Торжества в Элладанне еще были под запретом, и горожане мало-помалу привыкали обходиться без народных гуляний. Из развлечений у них остались казни и полуденная служба, какую Маргарита пропустила, поскольку вдовам в трауре надлежало затвориться в доме и молиться в уединении. Единственное, куда ей разрешалось выходить, – это к духовнику. После праздничной службы дядюшка Жоль и тетка Клементина отправились к Себесро, Филипп убежал к Нинно, а Маргарита с удовольствием осталась одна в зеленом доме, ничуть не чувствуя себя обделенной. От Ортлиба Совиннака она получила письмо, в каком он просил ее дядюшку зайти в ратушу сразу после календы. Письмо не являлось любовным посланием – деловитое и холодное, оно тем не менее окрылило Маргариту. Оставшись одна в доме, девушка перечитывала его несколько скупых строк, целовала бумагу и любовалась размашистым почерком градоначальника.
С календы начался пост длиной во всю восьмиду Воздержания. Меридианцы в течение этого срока не ели жирного, мясного, молочного и яичного, не пили пива или вина, забывали про приторные сласти и пышные хлеба. Впрочем, в эту восьмиду собирали урожай, и больших неудобств лиисемцы не чувствовали, разве что собаки грустили из-за питания рыбьими головами вместо «сахарных костей». Рынки города наводнялись фруктами – всю восьмиду на столах лежали груши, красные яблоки, инжир, айва; к концу восьмиды поспевали каштан, грецкий орех, мушмула и гранат; из леса горожане приносили грибы, сосновые шишки и последние ягоды малины. В кореньях, так презираемых богачами, тоже не возникало недостатка – репа, редька, редис, репчатый колокольчик, пастернак, петрушка, хрен вместе с капустой и бобовыми отправлялись в котелок на сытную похлебку. Из моркови, тыквы горлянки, корней лопуха, сахарного корня и аира готовили десерты. Бобовые добавляли на время поста во все основные блюда: горох и нут кушали даже аристократы, неизысканные чечевицу и вигну потребляли те, кто победнее, причем вигна, особенно с соком руты, помогала женщинам прервать беременность и оказывалась полезной тем, кому изнурение не позволяло выносить здорового ребенка или выжить после родильной горячки.
Животное молоко на время поста заменяли миндальным или грецким, реже маковым или овсяным. Из такого молока умельцы изготавливали яйца, без каких орензчане даже в пост не желали начинать день. Реки и озера служили источниками рыбы, раков и миног. С побережья Хинейского моря в Элладанн привозили селедку, морских ежей, каракатиц, мясо дельфинов. Словом, люди тосковали лишь по веселящим напиткам, тем более что со дня меркурия начиналось производство вин. В дом Ботно с того же дня потянулись учителя.
Каждый день до полудня Маргарита посвящала изучению меридианского языка, после полудня ей преподавали Культуру, Историю и Географию. Другие умения образованной дамы (вышивание, верховую езду, игру на музыкальном инструменте и танцы) оставили на дни после траура. Все занятия оплачивал градоначальник, но соседи пока считали, что это очередная блажь Жоля Ботно. Исполненная благодарности Маргарита старалась стать достойной супругой Ортлибу Совиннаку и с рвением впитывала новые для себя науки.