Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972
Шрифт:
Однако чем больше пресса ругала картину, тем восторженнее ее принимал рядовой зритель. Со стороны казалось, что критики и зрители соревновались друг с другом: первые торопились написать как можно больше зубодробительных рецензий на фильм, вторые – как можно быстрее его посмотреть, причем неоднократно. В итоге победил зритель. В прокате 1962 года «Человек-амфибия» занял 1-е место, собрав на своих сеансах 65 миллионов 500 тысяч зрителей. Как уже отмечалось, это был рекорд для отечественного кинематографа, так как ни один предыдущий фильм-фаворит не собирал такого количества публики (годом раньше «Полосатый рейс» привлек на свои сеансы только 42 миллиона 340 тысяч зрителей).
Между тем второе место в прокате-62 досталось творению режиссера, который в течение шести лет удерживал
На третьем месте расположился мэтр советского кинематографа Сергей Герасимов: его фильм «Люди и звери», повествующий о трудной судьбе советского офицера, оказавшегося после войны в числе перемещенных лиц, собрал 40 миллионов 330 тысяч зрителей. Комедию Юрия Чулюкина «Девчата» посмотрели 34 миллиона 800 тысяч человек, а мелодраму Евгения Брюнчугина и Анатолия Буковского «Среди добрых людей» – 30 миллионов 100 тысяч.
В итоге пятерка фаворитов кинопроката-62 собрала на своих сеансах в общей сложности 219 миллионов 370 тысяч зрителей, что было почти на 28 миллионов больше прошлогоднего показателя. Естественно, подобный рывок стал возможен во многом благодаря блестящим показателям фильма «Человек-амфибия», который один окупил почти три десятка нерентабельных картин.
Среди других кассовых лент в списке присутствовали следующие: комедия «Взрослые дети» Вилена Азарова (28 миллионов 700 тысяч), психологическая драма «713-й просит посадку» Григория Никулина (27 миллионов 900 тысяч), вторая часть экранизации романа Л. Толстого «Воскресение» Михаила Швейцера (27 миллионов 900 тысяч), комедия «Семь нянек» Ролана Быкова (26 миллионов 300 тысяч), производственная драма «Девять дней одного года» Михаила Ромма (23 миллиона 900 тысяч), религиозная драма «Грешница» Федора Филиппова и Гавриила Егиазарова (23 миллиона 800 тысяч), киноповесть «Мой младший брат» Александра Зархи (23 миллиона), киноповесть «Дикая собака Динго» Юлия Карасика (21 миллион 800 тысяч), военная драма «Иваново детство» Андрея Тарковского (16 миллионов 700 тысяч), киноповесть «Путь к причалу» Георгия Данелия (16 миллионов 440 тысяч).
Из перечисленных фильмов чуть меньше половины были дебютами в большом кинематографе. В числе дебютантов значились: Анатолий Буковский, Григорий Никулин, Ролан Быков, Юлий Карасик, Андрей Тарковский.
«Застава Ильича»
Между тем ситуация в высших киношных кругах продолжает оставаться напряженной. Письмо в защиту своего выступления в ВТО Михаил Ромм написал на собственной даче в феврале 1963 года, то есть спустя три месяца после скандала. Почему режиссер тянул с этим письмом столь долго, в общем-то понятно: не хотел извиняться перед Кочетовым и Ко. Однако почему он его все-таки написал? Здесь существуют две версии. Согласно первой, на Ромма давили высшие инстанции, согласно второй – письмо родилось как одна из попыток спасти Союз работников кинематографа, над которым нависла угроза ликвидации.
В сущности, понять власти было можно. За последнее время в кинематографической среде случилось такое количество скандалов с идеологическим уклоном, что это наводило кремлевское руководство на мысль о явном неблагополучии в руководящем звене СРК. Конечно, можно было это звено заменить, однако Хрущев пошел другим путем. По совету все того же Ильичева, который опирался на мнение интеллигентов-державников в лице писателей Всеволода Кочетова, Анатолия Софронова, Николая Грибачева и других, он решил вообще ликвидировать СРК как рассадник крамолы, а все киношное хозяйство перевести под юрисдикцию нового учреждения – Госкомитета СМ СССР по кинематографии, указ о создании которого был уже фактически готов (до этого существовал просто Комитет по кинематографии при Совете министров).
Немалую роль при этом сыграл один из новых фильмов, который Хрущев посмотрел при содействии все того же Ильичева. Это была картина Марлена Хуциева «Застава Ильича», которая рассказывала о современной молодежи:
Для такого мастера, как Хуциев, это была по меньшей мере странная картина. Ведь несколько лет назад он создал (вместе с Феликсом Миронером) культовое кино про рабочий класс – «Весну на Заречной улице». А тут взялся за молодежную тему и снял такую же талантливую по своему художественному воплощению, но вялую по своему настрою картину по сценарию Геннадия Шпаликова.
Ильичеву фильм резко не понравился, но это была не единственная причина, из-за которой он решил затеять большую интригу. Он узнал, что ярым сторонником картины была Екатерина Фурцева, к которой он питал неприязненные чувства и считал виновной в том, что творческая интеллигенция отбилась от рук (дескать, слишком либеральничает министр с нею). В итоге Ильичев устроил для Хрущева просмотр чернового материала к фильму, после чего глава государства впал в бешенство, особенно возмутившись эпизодом разговора главного героя со своим погибшим отцом. Из этого разговора Хрущев сделал вывод, что сын не знает, как ему жить, к чему стремиться.
В сущности, авторы фильма были правы: они чутко уловили зарождающийся в части советской молодежи пессимизм. Многих молодых людей начала 60-х годов, в отличие от их предшественников, уже не вдохновляли кричащие и зовущие в светлое коммунистическое завтра лозунги (как мы помним, Хрущев громогласно провозгласил, что коммунизм в Советском Союзе будет построен к 1980 году). И авторы фильма, вероятно, надеялись на то, что руководство страны, посредством их картины, обратит внимание на эту проблему: например, устроив честную публичную дискуссию. Но эти надежды не оправдались, да и не могли оправдаться.
Власть прекрасно отдавала себе отчет, что подобная дискуссия грозила окончательно расстроить то хрупкое согласие, которое установилось в обществе после еще более мощной критики культа личности Сталина на ХХII съезде. В памяти властей все еще свежи были события недавнего прошлого: когда творческая интеллигенция сломя голову ринулась «окучивать» тему сталинских репрессий, а властям с большим трудом удалось отбить этот натиск. Так что дискуссии о молодых людях, с пессимизмом смотрящих в будущее и не знающих, как им жить дальше, в советском обществе начала 60-х годов не могло быть по определению. Вот почему Хрущев был взбешен направленностью фильма и сделал для себя вывод, что кинематографистов надо продолжать учить уму-разуму. Поэтому когда Ильичев (при активной поддержке Козлова) предложил распустить СРК и создать Госкино, а контроль над ним поручить исключительно ЦК, а Минкульт этой прерогативы лишить, Хрущев согласился. Не стал он возражать и против новой профилактической беседы с интеллигенцией.
На этот раз встреча проходила в более вместительном месте – в Кремле, в Свердловском зале, который насчитывал порядка 600 мест (в Доме приемов на Ленинских горах людей вмещалось вдвое меньше). При этом вопросов для обсуждения в повестку дня было вынесено гораздо больше, из-за чего встреча растянулась на два дня (7–8 марта). Опальный Михаил Ромм на это рандеву тоже был приглашен. Поэтому сошлемся на его рассказ:
«Встает Хрущев и начинает:
– Вот решили мы еще раз встретиться с вами, вы уж простите, на этот раз без накрытых столов, без закусок и питья. Мы было хотели на Ленинских горах, но там места мало, больше трехсот человек не помещается. Мы решили на этот раз внимательно поговорить, чтобы побольше народу послушало. Ну вот приходится собираться здесь. Но в перерывах тут будет буфет – пожалуйста, покушайте...