Гибель Светлейшего
Шрифт:
— Вот тебе марки! Вот тебе доллары!
Он, вероятно, задушил бы Дукаревича, но дверь погреба неожиданно открылась и кто-то грубо закричал:
— А ну выходи все до одного! Живо!
Тогда красноармеец с такой силой отшвырнул Дукаревича, что филателист головой стукнулся о стену.
— Шевелись быстрее! — заорал унтер-офицер и вынул из ножен сверкнувшую шашку.
7
Офицер с погонами капитана вызвал на допрос красноармейца.
— Какой части?
Пленник густо отхаркнул и плюнул капитану в лицо. Капитан вовремя отвернулся. Плевок угодил на белый череп, пришитый к рукаву повыше локтя.
— На расстрел! — сказал капитан конвоирам и, скомкав лист бумаги, стал брезгливо вытирать запачканный рукав.
Солдаты вытолкнули из избы красноармейца и ввели Дукаревича.
— Шпион! — утвердительно произнес капитан, внимательно разглядывая синяки и ссадины на лице филателиста. — А? Что? Кем послан?
— Я американский подданный! — Дукаревич гордо выпрямился. — Я нахожусь под защитой флага Северо-Американских Соединенных Штатов.
У капитана на руке блестел золотой браслет. Он играл тоненькой цепочкой застежки и смотрел в глаза филателисту колючим, недобрым взглядом.
— Большевик?
— Нет-нет! — поспешно ответил Дукаревич. — Напротив, я никогда не состоял ни в одной социалистической партии. Я искренний противник губительных теорий коммунизма и анархизма. Я приехал из Америки…
— Из Америки тоже приезжают тайные агенты большевиков! — капитан заговорил по-английски. — Вы можете доказать, что вы не шпион?
— Очень легко, — ответил по-английски Дукаревич. — Пошлите, пожалуйста, за мой счет телеграмму Питеру Мак-Доуэллу. Это мой компаньон по филателистической конторе в Нью-Йорке, на Девятой авеню, 57. Он моментально ответит. Убедительно вас прошу, пошлите… Тогда выяснится недоразумение. Поверьте моему честному слову американского гражданина. Меня не касается война. Нашу контору интересуют только марки. Проштемпелеванные марки… Я собираю почтовые марки…
— Марки?! — капитан поднял брови и в недоумении пожал плечами. — При чем тут марки? Я не понимаю.
— Видите ли, я агент-филателист. В данное время это мой хлеб, мой заработок…
И Дукаревич торопливо, боясь, что его прервут, стал рассказывать, с какой целью он приехал в Россию и почему решил перейти линию фронта.
— Все-таки, я думаю, что вы шпион красных, а марки — для отвода глаз, — задумчиво произнес капитан.
— У меня есть вещественное доказательство. Посмотрите, какую уйму марок я набрал. Тут несколько тысяч. Если бы я не был филателистом, зачем они мне? Посудите сами…
— Для маскировки.
— Нет-нет… Клянусь вам…
Дукаревич размахивал нижней рубашкой и шелестел карманами из тонкой резины.
— Обратите внимание, все это марки… Пожалуйста, взгляните и проверьте. Только штемпелеванные марки — и больше ничего.
Капитан раздумывал томительно долго, а может быть, это только так показалось Дукаревичу. Потом он пододвинул к себе чистый лист бумаги, лежавший на столе, и взял карандаш.
— По закону военного времени вас следует расстрелять сразу. Но я делаю исключение. Ваше счастье, что сейчас здесь находится ваш соотечественник, американец… Я вас отправлю к нему.
— Как я вам благодарен! — воскликнул филателист, чувствуя, что близится благополучная развязка. — Господин капитан, это замечательно!
Унтер-офицер с наганом в руке и конвоир с винтовкой повели Дукаревича на другой конец деревни. Его вели по середине улицы, где было грязнее, лужи шире и глубже, но филателист не протестовал. Он шел, гордо подняв голову, как подобает настоящему, стопроцентному американцу, и старался не слушать оскорбительных выкриков мальчишек, несшихся вдогонку.
— Кого ведете? — закричал встречный казачий есаул в громадной папахе, останавливая рыжего коня.
— Красного! — козырнул унтер-офицер.
— Из-за такой сволочи беспокоят усталых бойцов! — вспыхнул есаул, берясь за рукоятку шашки. — Ну-ка, посторонись, я ему для счета башку снесу.
— Я американский гражданин! — заикаясь, завопил Дукаревич и поднял руки, защищая лицо.
Унтер-офицер поспешно стал впереди филателиста.
— Ваше высокоблагородие! До американца ведем. Не трогайте. Нам отвечать придется.
Есаул выругался, убрал шашку и пришпорил коня.
— Счастлива твоя арихметика! — сказал один из конвоиров. — Прошлый раз он троим башки поотрубал. Все чего-то считает.
Дукаревич почувствовал страшную слабость в коленях. Он шагал, с трудом вытаскивая сапоги из вязкой, густой грязи.
— Стой! — крикнул унтер-офицер и подошел к высокому резному крыльцу пятистенного большого дома. Он скрылся за крашеной голубой дверью, а конвоир потихоньку сказал:
— Табачку нет у тебя? Угостил бы, приятель.
— С удовольствием, но не осталось, — искренне пожалел филателист, почувствовав в голосе солдата теплоту.
Через минуту вернулся унтер-офицер. Он кивнул, чтобы конвоир остался на улице, а сам повел Дукаревича в дом.
— Иди туда! — шепнул он, подталкивая пленника наганом в спину.
Филателист распахнул дверь и остановился у порога. На деревянном диване за большим столом, заваленным газетами и бумагами, сидел гладко выбритый мужчина в роговых очках и быстро писал вечным пером. Перед ним стояла крынка с молоком и недопитый стакан какао. На тарелке золотилась ватрушка и темнели квадратные плитки шоколада. Дукаревич заметил две рамки с портретами курчавой улыбающейся женщины. Вероятно, у американца тоже осталась за океаном невеста. А может быть, эта красавица, похожая на артистку, жена? Филателист обладал прекрасным зрением, постоянная работа с марками выработала у него особенную остроту взгляда. Он умел находить различие в тридцати восьми красных цветах, двадцати семи желтых, тридцати четырех зеленых, двадцати восьми синих. Дукаревич от порога легко прочитал адрес на конвертах и газетных бандеролях. Везде стояло одно и то же имя — мистеру Хейгу.