Гибель Византии
Шрифт:
— А как вам нравится костюм греков?
— Ах, Инеса, это хорошо на статуях, — смеясь и несколько гримасничая воскликнула Лючия, — а если в этом костюме танцевать или просто быстро идти, это ведь покажется некрасивым.
— Но зато, как можно грациозно держать себя в этой длинной одежде, — она мельком взглянула в сторону Максима Дуки, разговаривавшего с Орсини.
— О, Инесса! — погрозила ей молоденькая герцогиня, — я давно замечаю, что он вам нравится.
— Ах, Лючия, мне нравится этот костюм, потому что он напоминает наши испанские плащи и мантилии.
— Как
Между тем турнир кончился. Толпа повалила на другую площадь, где уличная труппа актеров давала свои представления. Визгливый голос Пульчинелло раздавался оттуда, вызывая взрывы хохота. Весь же двор и гости были приглашены к королю во дворец, где был приготовлен обед. По желанию короля, гости разместились за столами кто где хотел; дамы сели среди мужчин. Король провозгласил тост за виновника торжества, князя Александра.
Подаваемые кушанья запивались разнообразными винами с острова Капри, Сицилии, из Испании и Канарских островов, это вино было новостью и каждый старался распробовать.
Больше всего шумели за столами кондотьеры, которые по части вина были большие мастера.
— Достопочтенный рыцарь, — говорил, подмигивая, кондотьер Северино, — это ваши проделки, что нас не допустили к поединку, иначе мы бы вырвали из ваших рук победу.
— Позвольте же, кабалеро, — оправдывался рыцарь, — вы ведь не соблюдаете тех правил боя, которые требуются турниром.
— Это, однако, очень странно, — вмешался кондотьер Джаноли, — ведь дело в том, чтобы победить, смешно же отстаивать тот способ сражаться, который хуже. Мы стремимся к цели; цель наша сбить с коня противника, ну мы и сбиваем, нисколько не мешая противнику поступать так же…
— Но тогда это будет драка, — вступился за де Лорана рыцарь св. Иоанна, дон Карвахаль, — нет никакой грации, не на что смотреть. Турнир — это праздник, это торжество.
— Ха… ха… ха!.. — довольно грубо засмеялся кондотьер Джаноли. — Так значит вы актеры и состязались только для хорошеньких глазок? Это, признаюсь, любезно с вашей стороны, но…
— Прошу вас прекратить ваши выводы, — совсем рассердился де Лоран.
— Охотно прекращаю, — весело говорил Джаноли, — в нашем принципе поступать именно так.
— Какой же это принцип? — полюбопытствовал Максим Дука, сидевший недалеко от них и которого очень занимала непринужденная веселость кондотьеров.
— Да изволите видеть, синьор, — начал Джаноли, — мы поступаем так: если я вижу, что сражающийся против меня кондотьер будет несомненно разбит, то я ему посылаю сказать: «уходи, друг, пока цел, нечего напрасно людей губить»! если он благоразумен, то ретируется.
— Вот так мужество! — язвительно заметил Карвахаль.
— Позвольте, рыцарь, — спокойно продолжал Джаноли, — мы ведь не сражаемся за отечество, а сражаемся по найму и добросовестно исполняем обязанности, потому что того, кто окажется трусом, никто впредь не наймет; но когда очевидно, что дело проиграно, то к чему же убивать людей вообще, а тем более своих воинов, которые доставляют нам заработок. Да наконец, если я буду лезть безрассудно и в моем отряде многих убивать будут, тогда ко мне никто не пойдет служить.
— У вас, кажется, существует великодушный обычай не бить того, кто упал на землю? — спросил Дука.
Кондотьеры заразительно захохотали, а Северино, осушавший в это время кубок, поперхнулся и закашлялся.
— Да тут никакого великодушия нет, это у нас правило: кто попался в безвыходное положение, падай на землю и лежи, лежачего оставят в покое. Все это потому, чтобы беречь людей в бою и один кондотьер по отношению к другому это правило свято сохраняет.
— Выходит, что ваши сражения, — продолжал язвить де Лоран, — тоже комедия, которую на площади разыгрывает Пульчинелло.
Но кондотьер был невозмутим и по-прежнему отделывался шутливыми возражениями.
— Зато талант развивается! Вы слышали иногда такие сообщения: такой-то кондотьер дал битву такому-то, бой длился целый день, а знаете ли, синьор, что бывает? Тысяч двадцать сражаются целый день, а убитых человек десять всего навсего.
— Вы-то друг друга щадите, зато мирных граждан разоряете, — продолжал де Лоран в том же тоне.
— Меньше чем вы, рыцари, — оправдывался кондотьер: — мы предлагаем городу сдаться и выплатить контрибуцию — и не тронем его. Если бы мы занимались грабежом, то от итальянских городов давно бы камня на камне не осталось. Но как всем известно, итальянские города процветают в торговле и промыслах… Одно беда, когда мы жалованья не платим своим солдатам, ну, тогда, ну, тогда… они, конечно, промышляют разбоем.
Между тем, на другой стороне стола король вел разговор с Исидором, расспрашивая его о новом папе Николае V.
— Просвещенный человек, ваше величество, преданный делу спасения Византии, не протежирует своей родне; большое счастье, что избрали такого человека.
— Ходили слухи об избрании отца Виссариона? — спросил король.
— Да, ходили, ваше величество, но это невозможно, он человек все-таки чужой; к тому же, поглощен всецело одной идеей.
— Говорили еще о Пикколомини, будто потому он и стал отрекаться от прежних своих сочинений слишком языческого характера, что метил на тиару…
— Если поживет, он и будет папой. Это человек бедовый, но не искренний.
— Скажите, что за страна эта, отдаленная Россия? Вы там были, кажется, митрополитом? Или, впрочем, вы были в Московии…
Исидор засмеялся.
— Это все равно. Кто знает Россию через Польшу, тот называет ее Московиею, по имени великого князя, которых там несколько, как и у вас в Испании королей, а греки называют эту страну Руссией, по имени народа. Что же касается вашего вопроса, ваше величество, то можно смело сказать, что эта страна заслуживает гораздо большего внимания, чем ей уделяет Европа, в особенности по вопросу борьбы с турками; в этом деле Россия могла бы сослужить важную службу. Впрочем, государство там только создается — фундамент прочный, материал груб…