Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю
Шрифт:
Коусти Каарло Олави Каллинен находился под следствием и был препровожден в Нокка до суда, перед которым должен был предстать по обвинению в четырех кражах и попытке воспользоваться без разрешения частной машиной. Предъявленные обвинения были безусловно серьезными, но не они заботили Каллинена. Это скорее даже веселило его. Он с удовольствием вспоминал, как во вторник вечером на прошлой неделе зашел к Рендлунду на Миконкату, стянул там хорошую отвертку, вскочил затем в автобус и вылез в Хааге [23] . Весь вечер он пил пиво в одном из местных баров, откуда, покачиваясь, вышел на улицу. Шоссе Юссилайнена показалось ему как раз подходящим местом: автомобилей хоть отбавляй, почти в каждом из них — стереомагнитофон и в дополнение к этой идиллии — рядом жилые дома. Каллинен начал с оранжевой «вольво». Он просунул отвертку между окном и ветровичком, повернул ее разок в нужном месте, и замок упал на пол автомобиля. Магнитофон был встроен в щиток, поэтому Каллинен не стал выдирать его, а вот черные колонки над задним сиденьем он сорвал запросто. Пластмассовое покрытие было, конечно, при этом нарушено, а ушки колонок остались на шурупах, но это не смутило его. Он знал, что такое случалось даже с его дружками-профессионалами по раздеванию автомобилей, хотя они пользовались при этом даже железными прутьями. С центральной консоли Каллинен сорвал еще футляр с магнитофонными пленками и бросил его в пластмассовый мешок следом за колонками. Выбравшись из «вольво», он окинул взглядом окна жилых домов, но не заметил ни одной любопытной физиономии.
23
Район Хельсинки.
Каллинен продолжал свое дело, продвигаясь вдоль стоявших в ряд автомобилей. Когда он пытался открыть окно старого «датсуна» через оконную щель, он так сильно нажал на стекло, что оно брызнуло тысячами осколков. Он и сейчас еще помнил, как они, точно ледышки, засверкали в воздухе. Не обращая внимания на раздавшийся сигнал тревоги, он влез в автомобиль, бросил свою дребезжащую сумку на заднее сиденье и принялся рыться в проводах под зажиганием. Он только успел завести мотор, как примчалась дежурная полицейская машина с синей мигалкой на крыше. Для пущей убедительности Каллинен пробежал несколько метров, пытаясь удрать, хотя это и было безнадежно.
Финал раскручивался с соблюдением всех положенных в таких случаях формальностей. Дежурная полицейская группа быстро оформила дело, и в четверг он был препровожден в Нокка. Обстоятельства, при которых был задержан преступник, не требовали дополнительного дознания, и Каллинена продержали лишь трое суток в затхлых камерах предварительного заключения в Центральном управлении уголовной полиции. Обвинения в том, что он в нетрезвом состоянии сидел за рулем, ему предъявить не могли, ибо он не успел тронуться с места. Каллинена главным образом веселило то, что он умудрился от всего отпереться. Не моргнув глазом он утверждал на каждом допросе, что какой-то незнакомый мужчина предложил ему отвести машину в автомастерскую в Эспо [24] , потому что у нее разбилось стекло и зажигание было не в порядке. Что же до вещей на заднем сиденье, то он утверждал, что ничего не знает о них.
24
Район Хельсинки.
Коусти Каарло Олави Каллинен сидел на этот раз в тюрьме по автомобильному делу, хотя обычно он такими вещами не занимался. Он не любил автомобильных операций, да и вообще хлопот, связанных со взломом. Необходимая предварительная подготовка и страх быть задержанным пробуждали в нем почти непреодолимое беспокойство, да и добычей оказывался товар, превратить который в деньги можно было бы лишь через жадные посреднические руки. Кроме того, Каллинен растерял знакомство с лучшими людьми Хельсинки — укрывателями ворованного товара и его сбытчиками. Зато он знал, что есть спрос на автомобильные музыкальные принадлежности.
Каллинен прошелся в носках по черному бетонному полу и остановился у края кровати. Он дернул носом и неожиданно уставился на руку, будто впервые в жизни встретился с таким феноменом. Рука была важнейшим рабочим инструментом Каллинена, ибо призванием его были кражи. В уголовной полиции на Коусти Каарло Олави Каллинена имелось увесистое досье, и из перечисленных в нем преступлений около шестидесяти процентов составляли кражи и вымогательства, граничащие с кражами.
Многие обстоятельства повлияли на то, что Каллинен посвятил себя кражам. Пожалуй, решающим было то, что добычей оказывались деньги, спиртное или чеки и часы, которые можно было без посредников превратить в марки. Операцию не нужно планировать заранее, благоприятные обстоятельства возникают сами собой, и весь процесс — сплошная импровизация. Кроме того, работы всегда хватало. Закоулки железнодорожного вокзала всегда полны пьяных красномордых мужиков, которые только и ждут, чтобы кто-то получше распорядился их деньгами. Здесь же ошивается и деревенский люд — селяне с кошельками, раздутыми после торгов; в поисках запретных развлечений они готовы пуститься за первой попавшейся юбкой в Кайсаниемипуисто [25] . Олли и компания принимали меры к тому, чтобы их женщины первыми являлись к вокзалу. Финал несложно предугадать. За кустами парка свидетелей нет, валявшегося на земле легко принять за пьяного, удрать оттуда просто, а подсадной утке достаточно десятки. Вероятность попасть в тюрьму была невелика еще и потому, что, придя в себя, большинство сельских искателей приключений доставали кое-как на дорогу и, стыдясь происшедшего, отбывали в свой медвежий угол — Хаапамяки или Йоенсуу, не сообщив в полицию о случившемся.
25
Обширный парк в Хельсинки.
Грабежи, сопровождавшиеся насилием, особенно привлекали Коусти Каарло Олави Каллинена.
Этого Каллинен не мог объяснить даже себе — ведь вообще-то причинить кому-то боль или страдания радости ему не доставляло. Единственным объяснением может, пожалуй, служить то, что, нанося удар, он чувствовал себя сильным, способным что-то совершить. Он не отдавал себе отчета в том, что, расправляясь с одним из тех, кто ходит на работу, смотрит телевизор, имеет дом, возможно, автомобиль и семью, он тем самым как бы расправлялся со всем обществом, которое всегда связывало его, пинало, швыряло, заключало в тюрьму, выбрасывало на обочину. Именно это общество карал Коусти Каарло Олави, расквашивая своим кулаком пьяную физиономию за чужую вину.
Мир, конечно же, обходился с Каллиненом жестоко. Вернее, он обошелся с ним жестоко всего один раз, но этот раз был решающим — он оставил ребенка без опеки и любви, ибо Каллинена — на его беду — произвела на свет женщина не первой молодости, которая кормилась тем, что торговала спиртным и собой. Ребенок рос в гнетущей атмосфере беззащитности, и по мере того как он креп и мужал, он стал считать порок и несправедливость чем-то естественным. В переходном возрасте он уже сам причинял обиды и страдания, и тут ничего нет удивительного, ибо он поступал в соответствии с единственным усвоенным им законом жизни. Внешний мир, общество ответили, однако, на его удары ударами, и порочный круг замкнулся еще прежде, чем Каллинену исполнилось девятнадцать лет.
Когда колени совсем одеревенели, Каллинен медленно опустился на корточки. Он пристально рассматривал дверные переплеты, деревянные панели и круглые болты железной обивки. С нижних этажей доносился стук тележек и посуды, возвещавший о приготовлениях к раздаче пищи. Настроение у Каллинена было подавленное, ему с трудом удавалось держать себя в руках. Это не было досадой на то, что он попал под замок. Досады Каллинен не испытывал уже много лет, да и оснований для этого не было, так как на сей раз он намеренно отправил себя в тюрьму. Даже неотвратимый приговор, который вынесут ему через неделю, и замерзшие ноги не волновали его, — подавленность была вызвана тем, что произошло на самом деле. Полиция же не имела об этом ни малейшего представления. Знал это только сам Каллинен. Он знал, что убил человека.
Каллинен продолжал сидеть на корточках, уставясь на стальные болты в двери, и все думал и думал о том, что произошло немногим больше двух недель тому назад. У него тогда кончились деньги, и он все утро проторчал на железнодорожной станции. Часа в два или в три его постоянная подсадная утка Карита Нюссонен прибежала и сообщила, что тут неподалеку ее поджидает один тип под хмельком — он-де просит ее зайти к нему. Ничего более подходящего и пожелать было нельзя. Каллинен отправился с Каритой.
Мужичок оказался лысый, полноватый. Он был в игривом состоянии, какое иной раз нападает на человека в подпитии, и сразу поверил Каллинену, объяснившему, что он брат Кариты, что уезжает пятичасовым поездом обратно в Тампере и просит приютить его на эту пару часов, так как он видит свою сестру очень редко и ему не хочется так неожиданно расставаться с ней. Мужичок не возражал и пригласил доброжелательно родственников к себе.
На трамвае они добрались до Виискулма и вошли в квартиру. Там было тепло и довольно уютно, но грязновато, что, однако, не оскорбило взгляда Каллинена. Хозяин щедро угощал из бутылок, играл на мандолине и рассказывал солдатские байки, а Каллинен и Карита подыгрывали, умело подзадоривая его и поддерживая таким образом у него хорошее настроение. Все шло очень хорошо, и Каллинен не собирался что-либо делать, пока хозяин сам не угаснет. Однако, когда хозяин как следует выпил, Каллинен почувствовал, что ему становится все труднее удержаться от искушения и не давать рукам воли. Карита тоже поняла ситуацию и отправилась на кухню под предлогом приготовить им что-нибудь поесть.