Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю
Шрифт:
Комиссар повернулся к ней.
— Может, вы все-таки постараетесь вспомнить?..
Как часто слышала Эрика эту фразу в детективах, хороших и плохих! И вот теперь она тоже должна постараться вспомнить. Да возможно ли вообще такое? В течение десяти минут она напряженно рылась в памяти, перебирала сказанные тогда фразы.
— Да, — сказала она затем и распахнула дверь в прихожую, — думаю, что его испугало место, где она исчезла. Я в этом абсолютно уверена, господин комиссар.
Комиссар отказался пройти в операционную, где
Но прошло еще добрых четверть часа, прежде чем доктор Штёкель наконец отворил дверь и сразу же направился к умывальнику. Один из санитаров стянул с него резиновые перчатки.
Комиссар бросил взгляд в распахнутую дверь. Накрытое простыней безукоризненной чистоты до самого подбородка, тело лежало на высоко поднятом операционном столе, потонув в зеленовато мигающем неоновом свете. Это был сенатор Рихард Робертс, которого его противники прозвали толстяком. Кто же из тех, что прозвали его толстяком, нанес этот удар, подумал Кеттерле. И самым плохим было то, что удары готовились в ближайшем окружении.
— Ею я занимался сегодня утром. Она, безусловно, утонула. Возможно, в лаборатории уже исследовали пробы воды из легких. А с Робертсом с самого начала все было ясно: сердечный приступ.
Он вытер руки и набрал номер телефона.
— В остальном вы были правы. Она была беременна, примерно на втором месяце, — сказал он, держа в руках телефонную трубку. — Алло? Штёкель. Уже готовы? Ну и как? Нет, скажите только главное. Полиция все равно потом получит отчет.
Несколько минут врач слушал, что ему говорили по телефону, изредка перебивая говорившего короткими вопросами или же непонятными «так-так» и «да-да». Потом положил трубку.
— Выходит, соли там нет, Кеттерле, — сказал он, — это установлено точно. Сомнения исключены. Соленая и пресная вода отличаются при анализе друг от друга как святая вода из кропильницы от ямайского рома. Вода в легких пресная. Частично она соответствует консистенции той воды, в которой мы ее обнаружили, однако имеются незначительные примеси соды и натрия. Все другие примеси вполне могут содержаться и в воде Альстера. Но сода и натрий могли выделиться только из остатков мыла.
— Значит, можно утверждать, что в воде, обнаруженной в легких, имеются остатки мыла? — спросил комиссар.
— В смысле юридического доказательства, нет. Вы должны это понять, Кеттерле. Достоверно лишь то, что исследованная субстанция содержит некую составную часть, которая одновременно является составной частью мыла, конкретнее, ядрового мыла.
Комиссар встал.
— Можно ли утверждать, что данная вода находилась в каком-то объемном сосуде, в котором имелись, пусть незначительные, остатки мыла? — спросил он.
— Не исключено, — сказал врач и с удовольствием закурил сигарету, извлеченную им из ящика письменного стола. — Однако в минимальных количествах сода и натрий могут появиться еще и оттого, что выше по реке стирали белье, как раз когда она наглоталась той же воды.
— Я не верю, что кто-то в верховьях Альстера стирает белье, — сказал Хорншу. — Мы можем спокойно исключить этот вариант.
— Допустим. Я тоже в это не верю. Думаю, вы можете с соответствующими оговорками исходить из того, что в любом случае здесь действительно замешана какая-то большая посудина с остатками мыла. Но я еще раз обращаю ваше внимание на то, что не отпадает и другой вариант: воды Альстера в момент, когда она утонула, были по неизвестным причинам насыщены частицами соды и натрия. Понятно, что в тех пробах воды из Альстера, которые мы взяли, эта насыщенность была бы уже недоказуема.
— И не доказана?
— Нет.
Комиссар, у которого за весь день так и не было времени побриться, взглянул на себя в зеркало.
— А что такое ядровое мыло? — спросил он врача, однако выглядело это так, будто он задает вопрос собственному отражению в зеркале.
— Ядровое мыло? Ну, химически объяснить это сложно. Ядровое мыло является твердым хозяйственным мылом в противоположность мылу жидкому или туалетному.
Кеттерле обернулся.
— Один совсем уж бредовый вопрос, доктор, — сказал он. — Вы случайно не помните, каким мылом мыли руки сегодня ночью в лодочном сарае?
Штёкель затянулся сигаретой, потом поднял ее вверх, чтобы видеть сквозь дым лицо комиссара.
— Это был кусок ядрового мыла, он лежал рядом с раковиной, — сказал он. — Помню абсолютно точно. Но в конце концов после этого я тщательно сполоснул руки, так что следы не могли остаться.
— А вы полагаете, что, кроме вас, там никто больше не моет рук?
— Значит, все-таки ее связали? — заметил Хорншу.
— Брабендер был в Бремене. При условии что его показания подтвердятся.
— А Новотни?
Кеттерле откашлялся.
— У Новотни сейчас самое надежное алиби в мире. Он был в «Клифтоне» и держал там в руке стакан.
— Но разве он не мог... Ведь каким-то образом, черт возьми, она должна была попасть с побережья сюда.
— Теперь я уже почти готов поверить, что Новотни прибыл в «Клифтон», когда ее там уже не было. Он подождал, а когда она не появилась, уехал обратно.
— А телеграмма?
— Телеграмма? Вспомните, что в Половине десятого вечера сенатор еще раз позвонил Новотни, чтобы сообщить, что не нуждается в нем в воскресенье. Стало быть, до этого Новотни рассчитывал, что в воскресенье может понадобиться сенатору. Вы помните, Сандра Робертс спрашивала о телеграмме, когда приехала в «Клифтон»?