Гиблое место
Шрифт:
– Когда это случилось?
– Часа в два. Две или три минуты третьего.
– Другими словами, прошло уже час двадцать минут, – заключил Бобби.
Все трое молча уставились на перильца с оторванной перекладиной. Снаружи ветер с воем швырял в стекло тяжелые капли – казалось, какие-то проказники, приняв эту январскую ночь за канун Хэллоуина, мечут в окно пригоршни сухих кукурузных зерен.
Бобби взглянул на Джулию.
– Что будем делать? Та растерянно моргнула.
– А я почем знаю? Никогда еще не вела дела, которое бы попахивало колдовством.
– Колдовством? – насторожился
"Не дай бог", – подумал Бобби, а вслух произнес:
– Надо думать, до утра он еще появится, возможно, не раз, и рано или поздно насовсем. Должно быть, такое происходит каждую ночь. А утром он про эти путешествия уже и не помнит.
– Путешествия, – повторила Джулия. Надо же: вроде слово как слово – и вдруг оказывается, что оно может звучать так необычно, таить в себе такую необъяснимую загадку.
Стараясь не разбудить больных, Дакоты принесли из соседних палат еще два кресла. Бдительный Хэл уселся прямо в дверях палаты 638, чтобы преградить вход сотрудникам больницы, которые захотят сюда сунуться. Джулия поставила свое кресло у изножья кровати, а Бобби – сбоку, поближе к окну. Тут перильца кровати были еще целы.
Все трое стали ждать.
Джулия выбрала удобное место; стоит чуть-чуть повернуть голову – и она видит Хэла, стоит повернуться в другую сторону – может наблюдать за Бобби. А вот Хэла и Бобби разделяла скрывающая кровать занавеска.
Если бы Хэл увидел, что Бобби преспокойно дремлет, его изумлению не было бы границ. Сам он после этого происшествия сидел как на иголках. А Джулия, которая знала о магическом исчезновении Фрэнка только с чужих слов, ждала с замиранием сердца – но и с опаской, – не представится ли возможность увидеть это чудо собственными глазами. Эх, Бобби, Бобби. Ну что с ним будешь делать? Вроде и воображением его бог не обидел, а удивляется-то он всему на свете, как дитя, и, уж конечно, эта загадочная история волнует его даже сильнее, чем Хэла и Джулию. Тут еще эта мнительность, из-за которой он вбил себе в голову, будто в ходе расследования их непременно поджидают сюрпризы, в том числе и неприятные. Наверняка у него сейчас сердце не на месте. А вот поди ж ты – оперся на жесткий подлокотник, уронил голову на грудь и спит себе без задних ног. Такому никакие стрессы не страшны. Джулия иной раз диву давалась: что за невероятная способность относиться к серьезным вещам как к пустякам, будто справиться с любой напастью для него плевое дело. Неудивительно, что пару лет назад, когда гвоздем сезона стала песенка Бобби Макферрина "Прочь заботы, выше нос", Бобби Дакоту она совершенно покорила: это же про него! Как видно, он действительно способен усилием воли отогнать прочь все заботы. Восхитительная черта.
Часы показывали без двадцати пять, а Бобби все так же безмятежно дремал. Джулия уже не восхищалась, а завидовала черной завистью. Ух, как ей хотелось ногой вышибить из-под него кресло! А толку? Его ничем не проймешь: зевнет, повернется на бок, свернется калачиком на полу – так даже удобнее. И обезумевший от зависти Джулии останется только одно – прикончить его на месте. Она уже представляла себя на скамье подсудимых: "Да, господин судья, я знаю, убивать нехорошо. Но такому благодушному тюленю, как он, на этом свете не место".
И вдруг прямо из пустоты хлынули каскады тихих, чуть печальных переливов.
– Флейта! – Хэл подскочил, как хлопья воздушной кукурузы на сковороде.
В тот же миг, откуда ни возьмись, по палате пробежал холодный ветерок.
Джулия была уже на ногах. – Бобби, – шепнула она и принялась трясти мужа за плечо. Но, едва он открыл глаза, сумбурная музыка смолкла и в палате воцарилось мертвое безветрие.
Бобби протер глаза ладонями и зевнул.
– Что случилось?
Он и докончить не успел, как снова заиграла загадочная музыка – тихо, но все же громче прежнего. Нет, не музыка – просто набор звуков. Хэл прав: если прислушаться, то на флейту совсем не похоже.
Джулия шагнула к кровати, но Хэл, покинув свой пост в дверях, бросился к ней и положил ей руку на плечо.
– Стой лучше здесь, от греха подальше. Фрэнк в свое время рассказывал, что в ту ночь в Анахейме перед самым появлением мистера Синесветика мнимая флейта звучала трижды или четырежды. То же самое, по словам Хэла, происходило и нынче ночью перед каждым исчезновением Фрэнка. Но, как видно, строгой закономерности тут не было: сейчас, как только бессвязная мелодия отзвучала во второй раз, воздух над кроватью зарябил, будто теплый поток взметнул пригоршню блеклых блесток, и на измятом одеяле в мгновение ока появился Фрэнк Поллард. Джулии заложило уши.
– Ну и дела! – ахнул Бобби. Джулия так и знала, что он не удержится от любимого восклицания. Сама она онемела от неожиданности.
Фрэнк Поллард задыхался. Смертельно бледное лицо заливал липкий пот, капли дрожали на небритом подбородке. Мешки под слезящимися глазами походили на синяки.
В руках он держал наволочку от подушки, в которой что-то лежало. Края наволочки были закручены и перевязаны шнуром. Фрэнк спустил ее с кровати в том месте, где перекладина была отломлена, и наволочка с таинственным грузом мягко плюхнулась на пол.
– Где я? – хриплым, неузнаваемым голосом спросил Фрэнк.
– Ты в больнице, – сказал Бобби. – Не волнуйся, все в порядке. Ты вернулся куда надо.
– В больнице, – медленно повторил Фрэнк, словно впервые слышит и произносит это слово. Он тревожно огляделся, все еще не понимая, куда попал. – Держите меня, а то…
Фраза оборвалась на полуслове. Послышался короткий свист, словно воздух устремился из палаты сквозь отверстие в лопнувшей оболочке реальности. Фрэнк исчез.
– Черт! – вырвалось у Джулии.
– Где его пижама? – удивился Хэл.
– Что?
– Два часа назад на нем была пижама. А сейчас туфли, брюки цвета хаки, рубашка и свитер.
Кто-то попытался открыть дверь, но она уперлась в кресло Хэла. В дверную щель просунулась голова медсестры Фулем. Она взглянула на кресло, потом подняла глаза на Джулию и Хэла и перевела взгляд на Бобби, который вылез вперед посмотреть, кто там рвется в палату.
Как видно, все трое еще не пришли в себя после внезапного исчезновения Фрэнка, потому что, оглядев их, медсестра нахмурилась и спросила: