Гиблое место
Шрифт:
— Первое здание проверено — чисто.
— Все чисто в номере три.
Кэти покачала головой.
— Опять он всех перехитрит, — сокрушалась женщина. — Они не знают, что искать. Они не видят, что у них прямо под носом, черт побери…
— Оружия нет. Все чисто…
Кэти смотрела на далекие фигуры, почти превратившиеся в призрачные тени. И, не говоря ни слова, тоже вошла в открытые ворота.
Джейн последовала за ней.
Женщины шли между рядами молчаливых и темных зданий, по следам полицейских, которые явственно виднелись на
Они переступили порог и оказались в большом зале для собраний.
Огромное помещение заливал свет бесчисленных свечей. На полированных деревянных скамьях сидели сотни прихожан. По правую сторону от прохода устроились женщины и девочки в платьях пастельных тонов — целое море нежных оттенков. По другую сторону — мужчины и мальчики — белые рубашки, темные брюки. Десяток полицейских тесной кучкой стояли у задних рядов, нерешительно оглядываясь, словно не понимая, как дальше действовать в этом, судя по всему, молельном доме.
Наконец последние нотки гимна, затрепетав, растаяли в вышине. На сцену поднялся черноволосый мужчина и спокойно оглядел своих прихожан. На нем не было облачения, приличествующего духовному лицу, — никаких вышитых воротников, никаких украшений, которые бы выделяли его, говорили о его исключительности. Нет, он стоял перед ними в такой же одежде, как и остальные прихожане, только рукава его белой рубашки были закатаны до локтя, словно он собирался заняться тяжелым физическим трудом. Ему не нужно было ни нарядов, ни манящего мишурного блеска, чтобы привлечь к себе внимание толпы. Один его взгляд, острый и пристальный, пронизывающий, как радиоактивный луч, приковал к себе взоры всех присутствующих.
Так вот каков Иеремия Гуд, подумала Джейн. И хотя в его волосах блестела седина, они были по-юношески пышными и густыми и ниспадали на плечи роскошной львиной гривой. В этот сумрачный зимний день одно его присутствие в этом зале рождало волны тепла — такие же, как от огромного, ярко пылающего парадного камина. Он молча оглядел собравшихся и наконец остановил свой взгляд на кучке полицейских, стоявших в дальнем конце зала.
— Друзья, давайте встанем и поприветствуем наших гостей, — произнес он.
И все прихожане, как единый живой организм, разом поднялись и обернулись к незнакомцам.
— Добро пожаловать, — грянули все в один голос.
Лица у всех были свеженькие, умытые, на щеках румянец, во взглядах — наивная невинность. Мы здоровы и благополучны, — вот о чем говорила вся эта идиллическая картина. Счастливые люди, объединенные единой целью.
И вновь, как по команде, все сели — словно в каком-то театральном массовом действе. Одновременно скрипнули деревянные скамьи.
— Иеремия Гуд? — крикнул лейтенант Макафи.
Человек на сцене спокойно кивнул.
— Я Иеремия.
— Лейтенант Дэвид Макафи, полиция штата Айдахо. Пройдемте с нами, сэр!
— Позвольте спросить, насколько необходима эта демонстрация силы? Особенно сейчас, в столь тягостные для нас минуты горя!
— Горя, господин Гуд?
— Вы ведь потому и пришли, не так ли? Из-за той чудовищной расправы, учиненной над нашими бедными братьями в Лучшем Мире? — Иеремия мрачно оглядел сидящих в зале. — Да, друзья, мы знаем, не так ли? Вчера до нас дошла эта новость, ужасная новость о том, что сотворили с нашими последователями. И все из-за того, кто они были и во что верили.
Кто-то всхлипнул, печальный ропот пронеся по залу.
— Господин Гуд, — сказал Макафи. — Я еще раз прошу вас проследовать за нами.
— Зачем?
— Чтобы ответить на несколько вопросов.
— Спрашивайте прямо здесь и сейчас, чтобы все слышали, — Иеремия простер руки к своим последователям. Театральный жест. Здесь и был театр, а он главный актер — над ним парили арки свода, а лицо подсвечивали рассветные лучи, проникавшие через окна. — У меня нет секретов от моей паствы.
— Этот вопрос не для публичного обсуждения, — заявил Макафи. — Это расследование уголовного дела.
— Думаете, я не понимаю? — Иеремия устремил на него испепеляющий взгляд, и на миг вдруг показалось, что сейчас воспламенится воздух. — Наши последователи были убиты в той долине. Их забили как овец, а тела бросили на растерзание диким зверям!
— Именно это вы слышали?
— А разве это не правда? Что сорок один человек, среди которых женщины и дети, приняли мученическую смерть за свою веру? А теперь вы явились сюда, вошли в гостеприимно распахнутые двери. Вооруженные, полные презрения к тем, кто не верит в то, что делаете вы.
Макафи переминался с ноги на ногу. В зале было жарко, и бисеринки пота выступили у него на лбу.
— Я еще раз спрашиваю, господин Гуд: пойдете ли вы с нами по своей воле или я буду вынужден арестовать вас?
— Да я со всей охотой! Разве я не сказал, что отвечу на ваши вопросы? Но спрашивайте сейчас, чтобы все эти добрые люди могли послушать вас. Или вы боитесь, что весь мир узнает правду? — Пророк поглядел на своих последователей. — Друзья мои, вы моя защита. Призываю вас в свидетели.
Один из мужчин поднялся с места и крикнул:
— Чего боится полиция? Задавайте свои вопросы, чтобы мы тоже послушали!
— Да-да, спрашивайте! — загудела толпа.
— Спрашивайте прямо здесь!
Заскрипели скамьи, зрители оживились. Другие мужчины тоже повскакали с мест. Полицейские нервно оглядывались по сторонам.
— Так вы отказываетесь сотрудничать со следствием? — еще раз спросил Макафи.
— Я рад сотрудничать. Но если вы собираетесь спрашивать про Лучший Мир, то я ничем помочь не могу.