Гиблые земли

Впервые я услышал Голос сразу после аварии.

Тогда я не придал этому значения. Происходило столько всего, что разобрать, где реальность, а где галлюцинации, не представлялось возможным.

Ангелы в сине-оранжевых комбинезонах с красным крестом на груди и раскидистыми белыми крыльями отгоняли чёрных, как ночь, псов. А те норовили ухватить меня зубами и куда-то утащить.

Во всю глотку орал ротный, который никак не мог понять, какого хрена я здесь развалился и не реагирую на приказ «готовиться к бою». А я, как

Где-то на краю сознания остался чей-то озабоченный голос:

– Множественные переломы, закрытая черепно-мозговая, аккуратнее, аккуратнее поднимайте, мать вашу, у него позвоночник сломан!

Интересно, о ком это он?

Потом было гудение движка и стрекот вертолетного винта.

Дева Мария, склонившись надо мной, искала вену, чтобы воткнуть в нее иглу капельницы. Обгоревший, израненный Куст в драном камуфляже, сидящий на пулемете у полуоткрытой двери, длинными очередями садил по чудовищным птицам с черными перьями. Птицы били по обшивке стальными клювами, а сидящие у них на спинах обнаженные амазонки хохотали и потрясали копьями.

Странно, мы же похоронили Куста…

А потом наступила темнота. Полная, беспросветная. Без полетов по светящимся тоннелям и фантасмагоричных видений.

Боль отступила, и я, наконец, смог расслабиться и перевести дух. Тогда Голос проявился во второй раз. Теперь никакие посторонние звуки и события не мешали ему вещать.

Правда, услышанное было настолько фантастическим, что я решил, будто на фоне всего происходящего сошел с ума. Но чем больше Голос говорил, тем больше мне хотелось поверить в его слова. Где-то в глубине затуманенного сознания начинал робко разгораться слабый огонек надежды.

Человеку всегда очень хочется верить в лучшее. Это часть его природы. А уж в ситуации, когда само существование висит на волоске, поверишь во все, что угодно. Даже в такую дичь.

– То есть, шансов на то, что он очнется, совсем нет? – Симпатичная медсестра, стоя у кровати, смотрела на тонущее в бинтах тело с явным сожалением. Впечатлительная. Вон, прямо слезы на глазах. Молодая еще.

Пожилой врач тяжело вздохнул, поправил очки на переносице, и устало проговорил.

– Увы. Мозг поврежден слишком сильно. Вот, смотрите, – врач показал на монитор энцефалографа. – Он в глубокой коме, и не способен осознавать происходящее. Он не видит и не слышит нас.

Ну офигеть теперь! Не видит и не слышит. А что я сейчас делаю-то?

Я поднялся выше и сместился медсестре за спину, так, чтобы видеть монитор энцефалографа. Ни хрена не понятно, если честно, но не доверять словам доктора повода нет. Хрен поймешь, но здорово, как говорится. М-да. Я перевёл взгляд на тело, к которому подключён этот самый энцефалограф, и поморщился. Да уж, так себе картина. За бинтами и гипсом тела самого и не видно. Впрочем, мне его особенно рассматривать и не надо, и так знаю до последней черточки. В конце концов, я в нем тридцать пять лет прожил.

– Медицине известны случаи, – продолжил, между тем, врач, – когда больные выходили из глубокой комы после таких повреждений, и они даже не сказать, чтоб редки… Но есть один тонкий момент. Даже если… – врач запнулся и бросил взгляд в бумаги, – даже если Дмитрий Валерьевич очнется, он…

– Будет овощем? – «подсказала» медсестра. Врач удивлённо вскинул брови, явно не ожидая услышать подобного от миловидной блондинки, но этим и ограничился, в остальном удивления не выказывая.

– Если коротко, то, пожалуй, да. Сохранятся только базовые инстинкты. По факту… – врач ещё раз тяжело вздохнул, и, собравшись с духом, закончил. – По факту, пациент уже мёртв. Как полноценный человек, я имею в виду. Он не сможет осознавать действительность, не сможет двигаться, говорить, узнавать людей и предметы…

Услышанное ударило по ушам, а в голове где-то на фоне заиграл знакомый мотив: «Я не верил, что я мёртв, я слышал брань и плач, видел, как над телом там внизу шаманил старый врач…». Правда, что-то ни брани, ни плача не наблюдается, да и шаманить никто не спешит. По ходу, и правда, шаманить уже нечего.

– Угу, – девушка кивнула. – И… Когда его отключат?

Явно не ожидавший такого захода врач вздрогнул.

– В смысле «отключат»?

– Ну, если он, как вы сами сказали, фактически мёртв, то зачем все это? – девушка широким жестом обвела многочисленные аппараты, поддерживающие жизнь в моем изломанном теле. – Это, наверное, ещё и ужасно дорого ведь?

Сняв очки, врач протёр их полой халата, и заговорил сухим, официальным голосом.

– По закону, пока не зарегистрирована смерть мозга, никто не имеет права отключить пациента от оборудования жизнеобеспечения. Даже с согласия или по настоянию родственников. А что до дороговизны – у пациента оказалась очень хорошая, дорогая страховка. Кажется, он… – врач чуть не сказал «был», но вовремя поправился, – очень предусмотрительный человек.

– Да уж, – медсестра шмыгнула носом. – Жалко. Молодой совсем.

– Молодой, – доктор кивнул. – Толковый. Судя по бумагам – директор компании, связанной с оборонкой. Какие-то там перспективные охранные решения… К сожалению, двадцатитонной фуре плевать, кто в нее въезжает. Такие дела. Ладно, Катенька, заканчивайте с процедурами, и пойдем дальше, – врач поправил очки, сунул папку с документами подмышку и вышел из палаты.

– Ну что? Убедился? Можем вернуться к нашему разговору? – нужно отдать моему собеседнику должное: всё это время он успешно делал вид, что его здесь нет, позволяя мне как следует проникнуться ситуацией. Тактичный какой…

– Подожди, – буркнул я. – Дай ещё немного времени.

Приблизившись, я всмотрелся в лицо – по крайней мере, в те его участки, которые не были скрыты многочисленными бинтами и повязками. М-да. Если бы не куча оборудования вокруг, можно было бы подумать, что человек на кровати просто спит. Твою мечту! Ну как так-то вообще? Ведь еще с утра ничто не предвещало!

– Насмотрелся? Давай уже, принимай решение. Мне не очень легко здесь находиться, энергии много расходуется, – снова заговорил мой собеседник.