Гильдия убийц
Шрифт:
Все собрались в храме незадолго до полуночи. Верхняя часть купола слева была раскрыта, и сквозь отверстие сияла кроваво-красная Рубира. Вскоре храм заполнился людьми. Иешоль с алтаря произносил молитву. В воздухе пахло ладаном. У Дубэ началось жжение в глазах, голова кружилась. Заунывное, тягучее пение победителей подействовало на Дубэ гипнотически. И вскоре она тоже начала повторять молитву вместе со всеми, медленно покачиваясь и поднимая руки к небу.
Потом Иешоль громко закричал, и все стали смотреть на небо через отверстие в куполе. Под вопли молящихся Рубира медленно исчезла. Теперь над ними было одно черное небо.
И тогда началась главная часть церемонии. Убийцы подходили к алтарю, сжимая в руке кинжал. Они делали себе надрез на руке и давали каплям крови стечь в небольшой таз, заполненный густой зеленоватой жидкостью. Затем Иешоль смешивал кровь несколькими торжественными движениями.
Наступил черед Дубэ. Она двинулась к алтарю, держа в руке кинжал, который ей дала Рекла. Подошла к Иешолю, подняла кинжал и поднесла его к руке. Неожиданно ее рука застыла: кинжал не прикоснулся к коже, словно кто-то удерживал ее. Она попыталась еще раз, пока еще звучала монотонная молитва. И снова ничего не вышло. Что-то не давало ей поранить себя, что-то, чего она не могла преодолеть. Чем больше Дубэ старалась приблизить острие кинжала к руке, тем больше ощущала глухую боль в желудке. Ее рука задрожала, и кинжал выпал.
Иешоль улыбался и вопросительно смотрел на Дубэ. Он нагнулся и поднял кинжал, сам проколол кожу на ее руке и дал стечь крови из раны в тазик.
— Проклятие не позволяет тебе ранить или убить себя. Проклятие желает крови, но не твоей, — сказал он ей.
Дубэ горько улыбнулась. Выхода нет, единственная возможность спастись — научиться изготовлять снадобье.
Когда, на следующий день, Тоф постучал в ее дверь, Дубэ уже была готова. Она перебросила через плечо узелок, закуталась в плащ: ее фигура стала чернее ночи. Дубэ не спала, с тоской думая о наступающем дне. В краткие моменты, когда ей удавалось задремать, она вспоминала Учителя. Он ничего ей не говорил. Только смотрел на нее, и этот страдающий взгляд стоил тысячи слов.
— Перед тем как уйти, надо выполнить ритуал, — сказал ей Тоф, когда они шли к храму.
Бессмысленная молитва. Дубэ нехотя согласилась. Храм был, как обычно, пуст, статуя Тенаара казалась еще больше, чем всегда. Тоф подобострастно опустился на колени. Дубэ молилась вместе с ним, но все ее мысли были обращены на дверь, на огромную дверь эбенового дерева за ее спиной. Каждый раз, когда Дубэ оказывалась здесь — и сейчас, и прежде, — она смотрела на дверь как на единственное, хрупкое, но недоступное препятствие, отделявшее ее от свободы.
Она оборвала последние слова молитвы.
— Идем, — сказала она и решительно встала.
— Настоящий убийца, — иронически усмехнулся Тоф. — Ты жаждешь убивать… Посмотрим, что выйдет на деле.
Однако Дубэ не обратила внимания на его болтовню. Она шла по пустому храму, и эхо шагов гремело под сводами.
Распахнув дверь, Дубэ толкнула ее и вышла. Дул ветер. В морозном воздухе ощущался запах дерева, мха, мокрых от снега листьев. Странный и загадочный запах светящихся растений, которые были способны цвести даже зимой.
«Наконец-то — жизнь».
Тоф обогнал Дубэ. Его кожаные сапоги заскрипели по снегу.
— Дорогу знаешь? — спросил он, обернувшись.
Дубэ не ответила.
19
ПУТЬ УЧЕНИЧЕСТВА. ПРОШЛОЕ VI
Положение Дубэ сразу намного усложнилось. Теперь, когда она официально стала ученицей, все пошло по-другому, она чувствовала это. Учитель изменился по отношению к ней: он уже не был к Дубэ снисходительным, казалось, он разозлен тем, что она навязалась ему в ученицы.
Раньше, когда они были в дороге, он ждал ее, давал ей время догнать его, даже старался идти с ней в ногу. Теперь все было иначе. Он быстро шел вперед, Дубэ не могла угнаться за ним, и ей приходилось переходить на бег.
К вечеру она всегда уставала и, обессилев, ложилась у костра. Он же всегда выглядел свежим и отдохнувшим. Он готовил еду, двигаясь, как обычно, элегантно и легко.
— А я думал, что ты привыкла к долгим путешествиям, — сказал он ей однажды вечером, увидев, как она, обессиленная, плюхнулась на валун.
Дубэ робко улыбнулась:
— Да, я много ходила до того, как встретила тебя, но никогда не носилась с такой скоростью.
— У тебя должны быть натренированные ноги, это важно для убийцы.
Дубэ навострила уши: то был первый урок.
— Убийца всегда должен быть бесшумным и стремительным.
Дубэ серьезно кивнула.
— Я больше не хочу слышать жалоб, ясно? Ты должна идти за мной, и все, и никаких разговоров. Это только вопрос тренировки.
— Да, Учитель.
Все их разговоры всегда кончались послушными Дубэ «Да, Учитель». Девочка часто повторяла это. Ей нравилось, как звучит это слово — Учитель. А особенно ей нравилась мысль о том, что она принадлежит ему.
В течение всего путешествия Учитель не научил ее ничему особенному. Они только и делали, что молча шагали целый день. Когда на закате они останавливались, Дубэ, обессилев, падала на землю и мгновенно засыпала, подложив под голову мешок с пожитками. Вместе с тем с каждым днем она уставала все меньше, ее ноги привыкали к ритму ходьбы.
Дубэ вновь шагала по той дороге, которой уже проходила одна, в первые дни изгнания из Сельвы. Они шли по местам, где по-прежнему бушевала война, поэтому чаще всего передвигались по ночам.
Однажды вечером Дубэ поняла, что они пришли туда, где должен был находиться лагерь Рина. Она отлично помнила это место и ту страшную последнюю ночь.
— Тут, рядом, был лагерь, — медленно проговорила она и вдруг рассказала о Рине, его людях, о том, как она жила здесь, и о том, как они были убиты.