Гильотина для госпитальера
Шрифт:
— Боюсь высоты, — вздохнул Сомов. — Здесь метров пять.
Он подошёл к парапету…
Филатов сидел, зажав уши, и сдавленно стонал. Он преодолел слишком много в жизни преград, пережил слишком много опасностей, победил слишком много людей и обстоятельств. Но этот визг, ему показалось, он победить не в силах.
— Ну же, — тронул его за плечо Сомов. Визг кончился, но легче не стало. Наоборот, стало ещё хуже.
— У-у, —
— Очнись.
Разведчик качнулся и почувствовал, что от руки госпитальера идёт спасительная, живительная, очищающая волна. Сомов был только передатчиком, но поднималась она в приорской «раковине».
— Ты овладел ею? — прошептал Филатов.
— Да.
И теперь энергия, сосредоточенная в «раковине», не грозила вспыхнуть сметающим всё взрывом. Она истекала созидательной волной. Она латала раны в пространстве и материи. Она смывала чёрные кляксы Тьмы… Но только неизвестно, хватит ли её.
Разведчик встряхнулся и воскликнул:
— Пошли, разворошим этот муравейник! Он схватил вывалившийся из рук автомат.
— Нет, — возразил резко Сомов. — Оружие здесь не поможет.
— Отдай! — повторил Христан.
— На, — прошептал Магистр и протянул руку.
Он уже не мог бороться. Он распластался автомобильной шиной, из которой вытянули весь воздух.
А семиконечная звезда теперь была у аббата Христана. Снова послышался визг. Он теперь звучал, как рог победы.
На глазах две звезды срослись. И образовалась одна — четырнадцатиконечная. Точь-в-точь такая, которая была выбита на камне алтаря!
— А-а-а! — послышался крик трёх человек.
И столб чёрной энергии закрутился вокруг воссоединённой реликвии. Темень становилась всё гуще и гуще. Она была не просто тьмой безлунной ночи. Она была склизкой, мерзкой и липкой тьмой, в которой водятся КОШМАРЫ. Кошмар рвался наружу. Ему хотелось многого.
— А-а-а! — звучал крик.
А тьма всё густела.
Магистр Домен лежал без движения. Чёрный шаман распластался, спрятав лицо в руки, и шептал слова заклинаний. Происходило то, о чём он и думал-белые безумцы не смогли овладеть Тёмными Демонами, и те овладели ими.
Аризонцы, скованные страшным визгом и вырвавшимися силами, застыв, смотрели на смерч.
Сомов спрыгнул с пятиметровой высоты. Боль прорезала ноги — удар о камень был силён. Он упал на колено, зашипел, но потом выпрямился. Сзади приземлился, мягко, как пума, разведчик.
— Пристрели их к чертям! — заорала Пенелопа.
— На, — крикнул Филатов и нажал на спусковой крючок, посылая очередь прямо в орущие глотки. Промахнуться он не мог. Он знал, что каждая пуля найдёт цель.
Пули вылетели чёрными точками. Они были заметны глазу — медленно плыли к своим целям и, не долетев, попадали в чёрный вихрь, начинали кружиться.
На этот раз Святые Материалисты издали не скрежещущий
— Вот сволочь! — Филатов ещё раз нажал на спуск, а потом отбросил автомат с опустевшим магазином.
— Оставь, — кинул ему Сомов. — Теперь это моё дело. Он шагнул вперёд и вытянул вперёд «раковину».
— Приор-ы-ы, — выдохнули Святые Материалисты хором. — Приоры-ы-ы. Ненавидим!!!
Вихрь закружился сильнее. НЕ ПРИНАДЛЕЖАЩИМ ЕМУ ГОЛОСОМ, пришедшим откуда-то издалека, больше не подчиняясь сам себе, Сомов произнёс:
— Вам не удастся. Мы пришли закрыть дверь.
— Не закроете. Не-е-е-т! — Мы закрываем дверь!
Госпитальер, держа «раковину» перед собой, шагнул навстречу вихрю. И пропал в нём.
Сомов продолжал ощущать собственное «Я». Если быть точнее, он никогда не ощущал его так ясно и чётко, как сейчас. Равно как никогда так ясно и чётко не ощущал окружающий мир и своё место в нём. И вместе с тем никакой его прошлый опыт не годился здесь.
Как передать словами то, что в принципе передать невозможно? Органы зрения, слуха, обоняния — они вроде бы остались. Но они слились в фантасмагорическое Единое Восприятие.
А вокруг звучала (или виделась, или ощущалась неземным ароматом?) МУЗЫКА. Да, это был мир бесконечной, всепоглощающей, совершенной музыки. С неё всё начиналось, и ею всё кончалось. В ней было всё — взлёты и жизнь бесчисленного количества Я, наполняющих эту Вселенную, аккорды Высшего Сознания Созидания. «Вначале было слово» — гласит Священное Писание. Да, именно такое СЛОВО было вначале — сложная симфония, полная Чувств, Разума и Сакрального Смысла.
Тот мир, из которого пришёл Сомов, казался ему бессмысленным и бедным, закованным в формальные оковы материи и причинно-следственных связей, опутанный понятиями расстояний, времени. Новый мир был прекрасен и самодостаточен.
Он был неохватен ни для какого разума, и вместе с тем возникало ощущение единения с каждой его частичкой. Неуничтожимые Я, сохраняя свою индивидуальность, звучали каждое своим аккордом.
Другие Я, звучание которых коснулось Сомова, были добры и участливы, они излучали свет. Они вносили свой вклад во Всеобщую Гармонию. Они играли СИМФОНИЮ.
Но безмятежность была кажущаяся. Сомов почувствовал диссонанс, ложные такты, которые возникали и пятнами разливались вокруг. Некто пытался вклиниться в СИМФОНИЮ, нарушить её звучание. В этой иной мелодии был варварский скрежет и воплощённый ужас. В ней было стремление Подчинять и Властвовать. В ней была своя тёмная гармония. В ней была Сила.