Гимн Лейбовичу (Другой перевод)
Шрифт:
— Неувядаемым?
— Да, но я имею в виду не растения. Есть неувядаемый спрос духовенства на разные книги — требники, библию, «Summa», [42] энциклопедию и тому подобное. Мы делаем небольшое количество таких книг на продажу. Так что, если у тебя нет собственной работы, мы посадим тебя на неувядаемые. У тебя есть достаточно времени, чтобы принять решение.
— А что выбрал брат Сэрл?
Старый надсмотрщик помешкал.
— Хм, я сомневаюсь, что ты поймешь это. Я лично не понимаю. Он, кажется, нашел способ восстановления утраченных слов и фраз в некоторых старых фрагментах оригинального текста Книги Памяти. Видишь ли, левая сторона наполовину сожженной книги разборчива, а
42
Имеется в виду один из основных трактатов Фомы Аквинского «Сумма Теологии»
Франциск посмотрел на восьмидесятилетнего брата Сэрла, почти слепого старика.
— Сколько же лет он работал над этим? — спросил новичок.
— Около сорока лет, — сказал брат Хорнер. — Правда, он занимается этим всего пять часов в неделю, а дело требует длительных арифметических расчетов.
Франциск задумчиво кивнул.
— Если за десятилетие может быть восстановлена одна страница, то, может быть, за пять столетий…
— Даже меньше, — проворчал брат Сэрл, не поднимая глаз от своей работы. — Чем больше ты наполняешься этим, тем быстрее идет работа. Последнюю страницу я восстановил всего за пару лет. После этого, если на то будет божья воля…
Голос его постепенно затих. Франциск часто замечал, что брат Сэрл разговаривает сам с собой во время работы.
— Делай, как тебе нравится, — сказал брат Хорнер. — Мы всегда можем использовать тебя для неувядаемых, но ты можешь иметь и собственную работу, если пожелаешь.
И тут брата Франциска озарило.
— Могу ли я использовать свободное время, — выпалил он, — для того, чтобы скопировать найденную мною синьку Лейбовича?
Брзт Хорнер на мгновение испугался.
— Ну, я не знаю, сын мой. Наш господин аббат, как бы это сказать, слишком чувствителен к этому раритету. И ее может не быть в Книге Памяти. Она сейчас в пробной реставрации.
— Но вы же знаете, что она выцвела, брат. Она слишком долго была на свету. Доминиканцы ее так долго держали в Новом Риме…
— Ну, если отец Аркос не будет возражать, то… — он с сомнением покачал головой.
— Я, наверное, смогу ее скопировать вместе с другими, — поспешно предложил Франциск. — Те несколько перекопированных синек, которые у нас есть, настолько старые, что сделались очень хрупкими. Если я сделаю несколько копий, в том числе и с других…
Хорнер криво улыбнулся.
— И ты предполагаешь, что включив синьку Лейбовича в общую группу, ты сможешь избежать отказа?
Франциск покраснел.
— И отец Аркос даже не заметит, если вдруг пройдет мимо, а?
Франциск заерзал.
— Хорошо, — сказал Хорнер, его глаза слегка поблескивали. — Ты можешь использовать свое свободное время для изготовления дубликатов любой синьки, которая находится в плохом состоянии. И если в общую кучу попадет что-нибудь еще, я постараюсь не заметить.
Следующие несколько месяцев брат Франциск посвящал свое свободное время перерисовыванию старых синек из архива Книги Памяти, и только потом отважился прикоснуться к синьке Лейбовича. Поскольку старинные чертежи вообще плохо сохранялись, они нуждались в перекопировании каждые одно или два столетия. Выцветали не только оригиналы, но зачастую и перерисованные экземпляры: из-за нестойкости применяемых чернил они со временем становились совершенно неразборчивыми. Франциск не имел ни малейшего представления, почему скрипторы предпочитали использовать белые линии или буквы на темном фоне, а не наоборот. Когда он сделал набросок чертежа угольным карандашом, изменив таким образом цвет фона, то грубый набросок показался ему более четким, чем чертеж, начертанный белым на темном фоне. Но древние
Он скопировал старую архитектурную синьку, потом — чертеж машины, чье геометрическое построение было совершенно ясным, а назначение — весьма неопределенным. Он перечертил некую абстрактную картинку, называющуюся «Статор WDNc, мод. 73А, 3х-фазн., 6ти-полюсн., 1800 об/мин; 5 л.с., кл. „А“, „беличье колесо“, которая выглядела совершенно непонятно и уж никак не могла содержать в себе белку. Древние порой бывали весьма хитры. Вероятно, чтобы увидеть белку, необходима была какая-то система зеркал. Тем не менее он старательно перерисовал синьку.
Только после того, как аббат, время от времени проходивший через копировальную комнату, по крайней мере три раза увидел его работающим над другой синькой (дважды Аркос останавливался, чтобы бросить беглый взгляд на работу Франциска), он набрался храбрости и рискнул обратиться в архив Книга Памяти за синькой Лейбовича. Это было почти через год после того, как к нему пришла идея.
Оригинал документа уже частично отреставрировали. Он был разочаровывающе похож на многие другие, которые перерисовывал Франциск, за исключением того обстоятельства, что на нем значилось имя блаженного.
Синька Лейбовича, также весьма абстрактная, ничего никому не говорила, и меньше всего разуму. Он изучал ее до тех пор, пока не научился видеть с закрытыми глазами в полном и удивительном совершенстве, но знал о ней ничуть не больше, чем прежде. Она казалась просто сетью линий, пестрым ковром из клиньев, загогулин, завитушек, тонких пластинок и прочих невнятных значков. Линии были, в основном, горизонтальными или вертикальными, в местах их пересечения имелась или точка, или небольшая дуга. Они расходились под прямыми углами, образовывая клинья, и никогда не останавливались посреди чертежного поля, но всегда упирались в загогулины, завитки, или другие непонятные штуковины. Во всем этом было так мало смысла, что длительное рассматривание чертежа вызывало головную боль. И все же он начал работу над воспроизведением каждой детали, скопировав даже коричневое пятно в центре, которое, по его мнению, вполне могло быть кровью блаженного мученика. Правда, брат Джерис считал, что это всего лишь пятно от сгнившего яблока.
Брату Джерису, направленному учеником в копировальную комнату в одно время с братом Франциском, казалось, нравилось дразнить его.
— Скажи, пожалуйста, ученый брат, — спрашивал он, бросая взгляд через плечо Франциска, — что означает «Транзисторная система управления узлом 6-В»?
— Очевидно, это название документа, — отвечая Франциск, ощущая легкое раздражение.
— Ясно. Но что это означает?
— Это название схемы, которая лежит перед твоими глазами, брат Простак. Что, по-твоему, означает «Джерис»?
— Очень многое, я уверен, — ответил брат Джерис с притворным смирением. — Прости мне мою тупость, пожалуйста. Ты удачно заметил, что для живого существа имя действительно означает только имя. Но эта схема сама по себе что-то представляет, не правда ли? Так что же она собой представляет?
— Транзисторную систему управления узлом 6-В, очевидно.
— Совершенно ясно! — Джерис рассмеялся. — Красноречиво! Если существо — это его имя, то имя — существо. «Равное может быть заменено равным», или «Равенство имеет силу в обоих направлениях». Но, может быть, мы обратимся к другой аксиоме? Если выражение «величины, равные одной и той же величине, равны между собой» справедливо, то можно ли считать, что название схемы и ее сущность — одна и та же величина? Или это порочный круг?