Гимн Лейбовичу (Страсти по Лейбовицу)
Шрифт:
Франциск молчал.
— Ну?
— В чем заключается вопрос, мессир?
— Ладно, оставим это! Я лишь показал тебе, что следует из улик: — «Эм» происходит от «Эмма», а «Эмма» не есть уменьшительное от «Эмили». Ну, что ты скажешь на это?
— Раньше у меня не было никакого мнения по этому вопросу, мессир, но…
— Но что?..
— Разве муж и жена не бывают зачастую небрежны, называя друг друга по имени?
— Ты что, насмехаешься надо мной?
— Нет, мессир.
— А теперь говори правду! Как тебе удалось обнаружить это убежище, и что это за бредовая болтовня о каком-то призраке?
Брат Франциск попытался объяснить. «Адвокат дьявола» прерывал его то фырканьем, то язвительными вопросами. Когда он кончил, «адвокат» стал самым
Допрос был жестоким, но Франциск находил его не таким страшным, как разговор с аббатом. «Адвокат дьявола» мог только отрывать ему член за членом, а знание, что все это когда-нибудь кончится, помогало оперируемому переносить боль. Стоя же перед аббатом, Франциск всегда сознавал, что излишняя болтливость может быть наказана снова и снова. Аббат был пастырем на всю жизнь и вечным инквизитором его души.
И монсеньер Флот, проверив реакцию брата Франциска на первоначальный натиск, очевидно, нашел историю монаха, к сожалению, слишком незамысловатой, чтобы оправдать полновесный допрос с пристрастием.
— Хорошо, брат, если это и есть вся твоя история, и если ты настаиваешь на ней, то, я думаю, мы вообще не станем заниматься тобой. Если это даже правда, — чего я не допускаю, — то это настолько тривиально, что выглядит просто глупо. Ты понимаешь это?
— Это то, о чем я всегда говорил, мессир, — вздохнул брат Франциск, в течение многих лет пытавшийся отрицать тот особый смысл, который другие видели в появлении пилигрима.
— Ну что ж, очень хорошо, если ты так говорил! — проворчал Флот.
— Я всегда говорил, что он был, вероятнее всего, самым обыкновенным стариком.
Монсеньор Флот прикрыл глаза рукой и тяжело вздохнул. Его опыт подсказал ему, что говорить больше ничего не надо.
Прежде чем покинуть аббатство, «адвокат дьявола», как и «адвокат бога» до него, пришел в скрипториум и попросил показать ему расписанную памятную копию синьки Лейбовича («эту дикую нелепицу», как назвал ее Флот.) На этот раз руки монаха дрожали не от нетерпения, а от страха, потому что на его занятие снова могли наложить запрет. Монсеньор Флот пристально рассматривал пергамент, не говоря ни слова. Он несколько раз сглотнул слюну. Наконец он заставил себя кивнуть.
— У тебя очень живое воображение, — согласился он, — но все знали об этом, не правда ли? — Он сделал паузу. — И как долго ты работаешь над этим?
— Шесть лет, мессир… с перерывами.
— Ну что ж, этот пергамент, похоже, заслуживает таких трудов.
Усики монсеньора Флота тут же укоротились на целый дюйм, а острые зубы спрятались. В тот же вечер он отбыл в Новый Рим.
Плавно покатились годы, покрывая морщинами лица молодых и добавляя седины в их волосы.
10
Путешествие в Новый Рим требовало по меньшей мере трех месяцев, а иногда и больше. Время это в большой степени зависело от расстояния, которое проедет Франциск до того момента, пока неизбежная банда грабителей не лишит его осла. Он должен был ехать в одиночку и безоружным, имея при себе лишь котомку и кружку для милостыни, не считая реликвии и расписной её копии. Он молился, чтобы невежественные грабители не увидели в них нечто ценное. Действительно, среди бандитов с большой дороги бывали порой и добрые воры — забирали только то, что имело для них ценность, оставляя жертве жизнь, тело и личные вещи. Но такие встречались не часто.
Из предосторожности брат Франциск надел на правый глаз черную повязку. Крестьяне были очень суеверными и зачастую впадали в панику при малейшем намеке на дурной глаз. Вооруженный и экипированный таким образом, он отправился в путь по вызову Sacerdos Magnus, [48] святейшего владыки и правителя, Pappas [49] Льва XXI.
Почти
48
Святого величества (лат.)
49
Папы (лат.)
50
Духа божьего (лат.)
При этом они исходили из положения, что их души были, скорее, душами животных, что их можно, в соответствии с исконными законами природы, безнаказанно уничтожать — как животных, а не как людей; что Бог вложил души животных в тела людские для наказания за грехи, которые почти уничтожили род человеческий. Некоторые теологи, чья вера в ад была непоколебима, еще могли бы отказать своему Богу в праве прибегать к такой форме преходящего мирского наказания, но для людей взять на себя право обвинять любое существо, рожденное женщиной, в отсутствии духа божьего означало узурпировать привилегию небес. Даже полный идиот, менее разумный, чем собака, свинья или коза, если он рожден женщиной, должен считаться бессмертной душой, снова и снова провозглашал магистериум. После того, как Новый Рим выпустил несколько таких энциклик, имеющих целью обуздать детоубийство, несчастных мутантов начали называть «папскими племянниками» или «детьми папы».
«Пусть тот, кто родится живым от родителей-людей, будет предназначен для жизни, — писал предыдущий папа, Лев XX, — в соответствии как с законами природы, так и с божественными заповедями любви. Пусть они будут взращены и воспитаны как обычные дети, несмотря на их вид и пороки, потому что несомненным фактом, свойственным самому природному сознанию, без помощи божественного откровения, является то, что среди природных прав человека право на родительскую помощь в деле выживания является преимущественным над всеми другими правами и не может быть законно изменено обществом или государством, а правители уполномочиваются осуществлять это право. Даже звери не поступают иным образом».
Грабитель, встретивший брата Франциска, вовсе не выглядел уродом, но то, что он пришел из Долины Мутантов, стало совершенно ясно, когда из зарослей кустарника на холме, возвышающемся над дорогой, появились две фигуры в капюшонах и стали насмешливо улюлюкать, целясь в монаха из луков. Франциску показалось, что на одной руке, сжимавшей лук, было шесть пальцев, но с такого расстояния трудно было толком разглядеть что-либо. Но не было никакого сомнения в том, что одна из фигур носила одеяние с двумя капюшонами, хотя он не мог разглядеть лиц и определить, имелась во втором капюшоне вторая голова или нет.