Гимн настоящей стерве, или Я у себя одна

Ямпольская Елена

Тем не менее, факт остается фактом: ни дома, ни семьи.

В течение нескольких лет практически ежедневно я задаю себе вопросы: надо ли мне замуж? Хочу ли я детей? Уверена, что мои бывшие одноклассницы давно сделали выбор, а школьный ухажер подыскал себе девочку и уже лет десять счастливый отец семейства. Только я все голосую, как на горбачевском референдуме: да, нет, нет, да…

Жить рядом с другим человеком нелегко. То есть нелегко жить с ним по-настоящему — не по-приятельски, не по-соседски, а в постоянном накале любви. Не знаю, потянула бы я ежеутренние улыбки, ежедневные обеды и секс каждую ночь. Вернее, третий пункт потянула бы с удовольствием,

но, скорее всего, за счет полной потери трудоспособности. А так — ноутбук и сковородки существовали бы в вечном противостоянии. Я бы жила для мужчины и потеряла себя либо жила для себя и потеряла мужчину. Либо измучила бы и себя, и его, а мы оба заслуживаем лучшей участи. Вероятно, поэтому он, как человек мудрый, и не хочет тянуть меня в совместный быт. Иногда отказ жениться говорит о более сильном чувстве, чем обмен кольцами…

Заметьте, что подобные мысли посещают меня именно сейчас, когда в моей жизни есть мужчина, которого я люблю, как собственную душу, с которым впервые ощутила, какое это было бы счастье — называть его мужем, носить его кольцо, может быть, носить его ребенка…

Но если я не готова к ответственности перед взрослым самостоятельным человеком, что же говорить о ребенке? Раньше я боялась превратиться в бесполый и безмозглый столб, целыми днями нависающий над песочницей, когда все разговоры — о памперсах, а все жизненные горизонты утыкаются в детскую поликлинику. Сегодня, когда такой вариант мне точно не грозит, я не хочу впасть в другую крайность — стать мамашей, рассекающей по делам, пока за ее детенышем присматривает нянька, а за нянькой присматривает камера слежения, а в голове неотступно вертится: лишь бы ничего не случилось…

Я знаю, что смогу дать своему ребенку очень много. Я научу его читать хорошие книжки, по мере возможности покажу ему мир, поставлю на лыжи и ролики, научу плавать и водить машину, мы будем разговаривать обо всем и доверять друг другу… — в общем, мы будем вместе. Из меня получится хорошая мама, если… Если хватит мужества. Я только-только начинаю понимать, что быть опорой кому-то — это и есть наша главная опора в жизни. Только-только учусь рисовать домик с трубой и пружинкой. Кому нужна дорога, если она не ведет к дому?

_____

КТО РАНЬШЕ С НЕЮ БЫЛ

От каждого из моих мужчин у меня осталось что-нибудь на память. Я не имею в виду дома или бриллианты, все гораздо скромнее. Один научил меня правильно ставить ударения в словах «экзальтированный», «костюмированный» (ударяются на «о»); другому я обязана привычкой употреблять в пищу сладкий перец и брокколи (и то, и другое с детства терпеть не могла); третий запретил мне застегивать нижнюю пуговицу на жилетах (при моей любви к брючным костюмам навык весьма актуальный)… Ну, и так далее. От каждого я что-то переняла — иногда с благодарностью, иногда по принципу «хоть шерсти клок».

На ударения, капусту и пуговицы было угрохано лет восемь моей молодой жизни. В среднем всякому персонажу посвящалось полтора года (не скрою, иногда романы тянулись параллельно). Однажды кто-то сказал мне, что отношения полов — как бег по стадиону. Не соскочишь с дистанции вовремя — пойдешь на штрафной круг. С тех пор я внимательно следила за секундомером и старалась не промахнуть финишную ленточку.

Быть может, главный итог моего предшествующего любовного опыта заключается в том, что я стала делить мужчин на типажи. Мимоходом оглядывая очередного претендента, сразу констатирую: ага, это В. — пижон и комплексант в одном флаконе. А это К. —

настырный провинциал, прет как танк. Или: вот типичный С. — не очень далекий, зато очень мужественный… Имена собственные стали в моем словаре нарицательными. Иногда мне кажется, что я нарочно выбирала столь разных партнеров, дабы при помощи ограниченного числа персон охватить и классифицировать весь род мужской.

Принято считать, что «бывшие» — существенная часть нашей жизни. В этом смысле я паршивая овца в стаде мудрых дам, белых и тонкорунных. Никаких контактов с моими «бывшими» у меня нет. Не приятельствую, не враждую, а при редких встречах стараюсь делать посторонний цвет лица. Я — клянусь — ни на кого не обижена, однако знаю, что многие дуются на меня. Знаю также (разведка донесла), что личная жизнь «постмоего» периода у них складывается весьма проблематично или вообще не складывается. Гордиться тут нечем, наоборот: ни одна нормальная женщина не мечтает сыграть в чьей-то судьбе роль фугаса — разнесла на клочки и ушпилила (то есть ушла на шпильках) дальше.

Если честно, больше всего мне хочется похоронить давно скончавшиеся любовные истории, и пусть мои кавалеры с легким сердцем бросят горсть земли в эту братскую могилу. В любви мне совершенно безразличны такие дисциплины, как история, археология, палеонтология. Я не храню в шкафу скелеты прежних отношений и не тискаю черепа былых возлюбленных, пафосно восклицая: «Бедный Йорик!..» Мне неинтересно переводить роман в дружбу, зато интересно — в другой роман. Говорят, подобное «полевое мышление» (с глаз долой — из сердца вон) чаще свойственно мужикам. Говорят, это плохо. Но я не готова признать за собой иную вину, кроме пагубной склонности к компромиссам.

Сейчас я понимаю, что восемь лет потрачены мною на мужчин, которых я не любила. Даже если пыталась уверить себя в обратном. Такова участь большинства женщин. Кто вправе похвастаться: мол, я ждала свою настоящую любовь, не отвлекаясь ни на какие соблазны? Ну и заодно: кто из мужчин, сказав такое о себе, не соврет? Жизнь коротка, а люди пугливы. Мы берем то, что под рукой, и долго заклинаем себя: мое, мое, мое. А потом вдруг с отвратительной ясностью видим: не мое. Абсолютно. Категорически не мое. Но чем дольше терпишь, тем труднее все порвать. И нарезаются, нарезаются бесчисленные штрафные круги…

Меня в какой-то мере спасало природное свойство организма — тяжелейшая аллергия на нелюбимых. Всякий раз я приближалась к финалу с межреберной невралгией, расстройством сна и первым (вторым, третьим, четвертым) седым волосом, проблеск которого в двадцатипятилетней, например, голове может сделать и бессонницу, и невралгию хроническими… Зато сразу после разлуки охватывало счастливое ощущение горы с плеч. Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа. Точнее, у выхода…

Боюсь, разрыв не всегда получался красивым. Боюсь, суть моей прощальной речи зачастую сводилась к тезису: «А пошел ты!..»; и если это не озвучивалось словами, то ясно угадывалось в интонации. Теперь я взрослая, и надо бы освоить науку грамотно расставаться, но из настоящей любви, к сожалению, можно вывернуть только в настоящую ненависть. Все остальное было бы слишком мелко…

Мне кажется, бессмысленно говорить об опыте в таком иррациональном деле, как любовь. Если годами перебирать стекляшки, это никак не поможет вам при встрече с бриллиантом чистой воды. Ситуация усложняется еще и тем, что разгадать природу вещей очень трудно: ты измеряешь своего героя в каратах, а он еще недавно был частью бутылки из-под кока-колы…