Гимн настоящей стерве, или Я у себя одна
Шрифт:
Среди вещей и явлений, без которых мое существование попусту изнуряет тело и душу, числятся не только кофе (хотя бы раз в день), море (хотя бы раз в полгода), состояние влюбленности (круглогодично, круглосуточно, без пауз) и книги — или просто возможность бегать глазами по печатным строчкам (круглосуточно с перерывом на сон). Но также — создание этих самых строчек, когда сливаются в экстазе мозги и клавиатура.
Я пишу и тем самым привожу свой мир в порядок. Любимые узнают, что они любимы. Нелюбимые тоже не останутся в безвестности. Чтобы не взорваться от переизбытка эмоций, радостных или негативных, надо сесть за компьютер и выплеснуть все на экран. Вот например…
_____
ДЕВУШКА
На свете нет не только счастья. На свете нет справедливости, а это куда обиднее. Отсутствие счастья всех уравнивает, отсутствие справедливости всех разобщает. «Никогда не надейся, что жизнь окажется справедливой», — сказал мне как-то чрезвычайно умный человек. Я понимаю, что его устами глаголила сама Истина, но до чего же она несправедлива!..
Мысли о сияющей Справедливости, которой нет в природе, и ее чумазой изнанке, выставленной на бесстыжее обозрение, посещают меня в среднем пять-шесть раз в неделю. Иногда — пять-шесть раз в день. И уж совсем в редких случаях — пять-шесть раз в минуту. Но это острый приступ. Обычно борцы за справедливость страдают хроническими формами своего недуга.
Когда мы думаем о несправедливости, мы думаем о себе. Как правило. За редким альтруистическим исключением. То есть несправедливость по отношению к другим людям нас тоже волнует, но гораздо меньше. Если собрать целую площадь народа и выкрикнуть: «Кто здесь жертва несправедливости?», не знаю, сколько рук останется висеть вдоль туловища. Лично я подниму обе.
Женщины страдают от несправедливостей мира чаще, чем мужчины. Во всяком случае, они чаще об этом говорят. Переживают, возмущаются и митингуют в своих локальных гайд-парках — у плиты, например, или за офисным компьютером. Одна моя знакомая, когда терпеть обиду нет сил, а выпустить пар в лицо обидчику нельзя по соображениям иерархии, яростно выбивает из клавиатуры все нецензурные слова, какие к сорока годам успела выучить. Каждое с восклицательным знаком.
…!..!..!!
Какие методы релаксации она практикует дома, точно не знаю. Может, плюет в кастрюлю.
Ко всякой нормальной женщине несправедлив ее мужчина (точнее, все мужчины, которые у нее когда-либо были), а также ее начальник (точнее, все начальники). И там, и тут она чувствует себя недооцененной. И там, и тут она хочет получать больше. Или хотя бы больше получать.
Женщина права. Вот по себе сужу: права. Так много могу и так мало доверено. Мне бы саблю, да коня, да на линию огня, а меня все в тылу маринуют. «Руководитель среднего звена» — типично женская должность. Потому что на деле это рабыня среднего звена. Изаура, чья единственная привилегия — вкалывать, вкалывать и вкалывать, как завещал Луис Альберто, или кто там у нее был…
Мне всегда казалось, что толковая, трудоспособная, небездарная женщина сделает блестящую карьеру играючи и себе в удовольствие. Я снисходительно посмеивалась над теми, кто требовал равноправия полов и шумел про социальное ущемление женщин. Чего это я стану уравниваться с мужиками, если я умнее половины из них? Зачем им меня ущемлять, если это, в первую очередь, повредит их бизнесу? Сегодня, пройдя карьерный огонь, карьерную воду и карьерные трубы, я должна признать, что служебный шовинизм существует. Зачастую неосознанно. На уровне первобытных инстинктов. Начальница-женщина может быть какой угодно стервой или какой угодно дурой (со стервами не работала, с дурой имела удовольствие), но начальнику-мужчине, даже очень милому, всегда труднее предъявлять претензии. Труднее ввалиться к нему в кабинет и сказать: «Знаете, пора бы меня повысить. И стою я гораздо дороже своего нынешнего оклада». Ну как же, ты ведь все-таки дама. Прекрасный пол. Неловко приставать, неудобно торговаться. Он смотрит на меня с такой приятной улыбкой, он так внимателен и галантен, и так ценит меня (на словах), и его секретарша уже несет нам два чая на одном подносе… Лучше промолчу. Он такой тонкий, такой компетентный —
Начальница-женщина уже подписывала бы приказ о твоем новом назначении. Начальнику-мужчине твой визит обошелся в пакетик «Липтона».
Но это идиллическое развитие сюжета. Бывает и куда грубее.
Лично я не конкурирую с мужчинами и удивляюсь мужчинам, готовым вступить в соревнование с женщинами. Что нам делить? В спорте ли, в искусстве, в журналистике — у каждого свои высоты, свои болельщики и свои пьедесталы. Мужчина никогда не займет место женщины. Женщина никогда не потеснит мужчину. Умный и талантливый мужик вызывает у меня искреннее восхищение, даже если мы зарабатываем деньги в одной сфере. Более того, я охотно отдам ему пальму первенства. Не жалко. Он мужчина, он должен быть лучше. Это его естественная монополия. Если мужчина — лучший, мне самой от этого хорошо.
Недовольство возникает, когда видишь, что ничтожество в штанах почему-то каждый месяц уносит домой зарплату вдвое больше твоей. Ты и профи, и штаны у тебя, кстати, элегантнее, но он мужчина. По паспорту. В смысле — по метрике. И может мимоходом получить то, что ты отвоевываешь годами.
К сожалению, я видела много мужчин, которые не брезгуют бороться с женщинами. Составлять заговоры, плести интриги, просто выставлять вокруг дела глухой частокол. Этим, в сущности, можно гордиться. Значит, тебя наконец-то заметили. Оценили — по полной программе. А теперь недолюбливают и боятся. Ну а если боятся, значит, точно ни к чему не подпустят. Это война. Но какая может быть война у женщины с мужчинами? Или хотя бы с одним мужчиной?
Правда, Идалии Полетике удалось в свое время затравить Пушкина. Который то ли стишок издевательский про нее сочинил, то ли под юбку к ней залез, то ли, наоборот, его приглашали, а он отказался. Идалия воевала с Пушкиным при жизни, воевала после его смерти и собственную смерть встретила на войне с Пушкиным. Не будь его, о ней бы никто не вспомнил. Она пыталась доказать Александру Сергеичу, что справедливость существует и возмездие неотвратимо. А доказала только, что на свете нет ни счастья, ни воли, ни покоя. Связь между ними, между Пушкиным и Идалией, настолько прочная, что уже не разберешься, великая ли это ненависть, или великая любовь, или любовь-ненависть, как у Сальери к Моцарту.
Среди наших противников Пушкины отсутствуют. Что спасительно для нашей совести, но весьма сокращает шансы на успех. Там все-таки был невольник чести, а нам противостоят, скорее, невольники зависти. Вдобавок фанатизм незаконнорожденной дочки графа Строганова передался ей с генами матери — португальской шпионки. Мы же существа северные, флегматичные. Какая из меня, например, Полетика? Я и за личную-то обиду мстить не очень умею. Покричу да и плюну (не в кастрюлю). А обиды служебные, они вообще не на поверхности. Это не личное, это бизнес. Мужчины просто не подпускают женщин к двум драгоценным источникам — к власти и к деньгам. У третьего, под названием «Слава», и те, и другие толпятся мирно, как обитатели саванны у водопоя в засуху. Мужики прагматичны. Сотрясанием воздуха они готовы поделиться. Все остальное — под замком.
Когда я думаю о себе, я думаю о несправедливости (не всегда, но часто) и о том, что свою судьбу я сотворила собственными руками и собственным характером. В этом смысле несправедливость вполне справедлива.
Если в личной жизни я — гордая статуя свободы, то на работе у меня всегда было другое скульптурное амплуа — девушка с веслом. Рабочий и колхозница в одном флаконе. Такие, как я, радуют глаз и успокаивают душу. Вот она — надежная, крепкая, ничем не пробиваемая, стоит и кушать не просит. Она никуда не денется, у нее все под контролем, с ней, как за каменной стеной (за каменной бабой). А при первых признаках неудовольствия мы ей чайку нальем и в глаза посмотрим. Она же умная, она знает, что на свете справедливости нет. А, может, нет и выше.