Гимназистка. Под тенью белой лисы
Шрифт:
— Там людей много, — напомнила я. — Ни к чему им лишний раз на меня пялиться.
— Ночью гуляйте, если людей стесняетесь, — возразил домовой, активно вгрызаясь уже в следующий сырник. — Чем крепче вы к рыси прикипите, тем меньше вероятности, что лиса пристанет, понимаете? Вы ж пока до артефакта доберётесь, только боги знают, сколько времени пройдёт.
Я положила пару сырников себе на тарелку, справедливо подозревая, что останусь без завтрака, если не потороплюсь, и уже потом сказала:
— Я вот подумала, что в квартире
— Есть такие сплавы, — задумчиво протянул домовой, — ежели в ящик, из них сделанный, поместить предмет с плетениями, то плетений никто не углядит. Да токмо они и работать будут лишь внутри. И слой металла толстый нужен.
— В стене не спрячешь и под ящиком стола — тоже. Под полом?
— Смотреть надо, — солидно сказал Мефодий Всеславович и налил себе чаю в извлечённую словно из воздуха чашку. И чашку я тоже раньше не видела. — Дорогие такие ящики, не каждому по карману.
— А чашки? — не удержалась я.
— Что чашки?
— Дорогие? Вот как у вас…
— Так это подарок мне, от местных. Со знакомством, значится.
— Здесь есть домовые? — удивилась я.
— А чего ж не быть-то? Здесь магии полно. Людей хороших — тоже. Домовых даже мало на такую толпу-то, — степенно ответил Мефодий Всеславович. — Я пообещал помогать, если вы возражать не будете. Ведь не будете?
— Не буду, — подтвердила я. — Если такие ящики дорогие, а мы жили бедно, то, получается, в квартире обычный тайник, без магии?
— Думаете, не проверили? — скептически спросил домовой.
— Полы точно не вскрывали. Всё остальное перевернули, а полы не вскрывали. Может, просто уверены были, что тайник закрыт настроенными на меня плетениями?
Я сказала и задумалась. Так ли просто было вскрыть пол, показать Юрию артефакт и вновь сделать так, словно ничего не было? Нет, тайник непременно должен быть с лёгким открытием. Лиза, та, которая была до меня, явно не обладала способностью скрыть звуки и вряд ли могла оставить Юрия надолго. Нет, всё же с ним нужно переговорить, Николай прав.
— Так проверить можно, есть ли что под полом, — заметил домовой. — Хотя… Если тоненькую пластинку из того сплава, о котором я говорил, положить, помехи будут. Но сам артефакт так не скроешь, только в ящике.
Да, о том, что артефакт фонит тоже, я не подумала, настолько казалось это незначительным при размышлении о тайнике. Но ведь скрыли же его как-то? Вдруг металла аккурат хватило на один артефакт, и он сейчас сиротливо валяется под полом? При мысли о том, что столь ценная вещь лежит, никем не охраняемая, меня охватил настоящий ужас. Но если бы всё было так просто, неужели его уже не нашли бы?
Успокаивая себя такими мыслями, я отправилась на работу, где застала скандал в самом разгаре. Тимофеев вовсю распекал Соколова. Был он столь страшен, что я поздоровалась и отошла подальше, на случай если вдруг начнут разбрасывать плетения. Конечно, посторонним лицам доставаться не должно, но как мне показалось, на мой приход никто не обратил внимания.
— Это нарушение моих прав! — орал Соколов не хуже Тимофеева.
— Правила едины для всех! — заревел ему в ответ заведующий лабораторией. — Сколько ещё вы будете позорить нашу лабораторию?
— Весь позор лёг на университет, — гордо ответил Соколов и встал в позу, наверняка подсмотренную у какой-то античной статуи. — В конце концов, для работающих в университете оборотней могли бы сделать исключение.
— Никто для вас исключение делать не будет! — гаркнул Тимофеев. — Пора бы уже понять! Не младенец, чай! Хотя иногда как послушаю вас — и кажется, что взрослеть вам ещё долго.
— Лучше взрослеть, чем скатываться в старческое слабоумие!
Это Соколов сказал зря. Тимофеев побагровел и рявкнул: «Вон!» так, что алхимическая посуда задребезжала. Поскольку аспирант не поторопился убраться, его убрало за дверь каким-то хитрым плетением и дверь за ним тоже закрыло с особо противным треском. Потом заведующий перевёл налитые кровью глаза на меня.
— Теперь вы, Елизавета Дмитриевна! — рявкнул он. — Если вы надеетесь, что ради вас кто-то будет перекраивать университетские правила, то совершенно зря!
— Я никогда не просила к себе особого отношения, — ответила я, сильно опасаясь, что если меня так же вышвырнут за дверь, как незадачливого Соколова, то вернуться уже не получится. — Если я что-то нарушила, то не потому, что этого хотела, а по незнанию. Я сделала что-то не то?
— Вы — нет, — бросил успокаивающийся на глазах Тимофеевв, — а вот паршивец Соколов… Навязали его на мою голову…
— Он сделал что-то несовместимое с целительской этикой? — уточнила я.
— С правилами университета, которые однозначно запрещают оборотням проходить защиту во втором облике.
— То есть на территории университета обращаться нельзя? — заволновалась я, поскольку в этом случае о рекомендации Мефодия Всеславовича можно было забыть.
— На территории можно, и за территорией — тоже, а вот пересекать защиту университета — нельзя.
— Но почему? — удивилась я такому странному требованию.
— Потому что она выбивает из звериного облика в человеческий, чего до этого… не совсем разумного Соколова никак не может дойти, — почти спокойно ответил Тимофеев. — Он сваливается на проходной в голом виде и вопит о нарушении своих прав, а мне приходится приносить ему одежду, а потом позориться перед ректором.
А ведь была у меня мысль пройти рысью под отводом глаз. Как хорошо, что эта идея так и осталась нереализованной, а то бы на проходной развлеклись и за мой счёт.
— Вот уж точно могу пообещать не сваливаться на проходной в голом виде, Филипп Георгиевич, — выдохнула я.