Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита(изд.1959)
Шрифт:
– Что он там ищет?
– Он ничего не ищет… Манцев должен только подтвердить мои теоретические предположения. Побережье Тихого океана– азиатское и американское – представляет края древнего материка, опустившегося на дно океана. Такая гигантская тяжесть должна была сказаться на распределении глубоких горных пород, находящихся в расплавленном состоянии… Цепи действующих вулканов Южной Америки – в Андах и Кордильерах, вулканы Японии и, наконец, Камчатки подтверждают то, что расплавленные породы Оливинового пояса – золото, ртуть, оливин и прочее – по краям Тихого океана
[^1Существует предположение,что между земной корой и твердым центральным ядром земли есть слой расплавленных металлов– так называемый Оливиновый пояс.]
– Не понимаю, тебе-то зачем этот Оливиновый пояс?
– Чтобы владеть миром, дорогой мой… Ну, выпьем. За успех…
29
В черной шелковой кофточке,какие носят продавщицы универсальных магазинов, в короткой юбке, и простенькой шапочке Зоя Монроз соскочила с автобуса, перебежала шумную улицу и вошла в огромное, выходящее на две улицы кафе «Глобус».
Отыскала свободный столик. Закурила папироску. Приказала гарсону подать литр красного и села перед налитым стаканом, подперев щеки.
– Нехорошо, малютка, ты начинаешь спиваться, – сказал старичок-актер, проходя мимо, потрепав ее по спине.
Она выкурила уже три папиросы. Наконец, не спеша подошел тот, кого она ждала, – угрюмый, плотный человек, с узким, заросшим лбом и холодными глазами. Усы его были приподняты, цветной воротник врезывался в сильную шею. Он был отлично одет – без лишнего шика. Сел. Коротко поздоровался с Зоей. Поглядел вокруг, и кое-кто опустил глаза. Это был Гастон Утиный Нос, в прошлом – вор, затем бандит из шайки знаменитого Боно. На войне он выслужился до унтер-офицера и после демобилизации перешел на спокойную работу комиссионера по разным темным и тайным делам.
К Зое Монроз он относился с величайшим уважением. Встречаясь в ночных ресторанах, почтительно предлагал ей протанцевать и целовал руку, что делал единственной женщине в Париже. Зоя поддерживала с ним дружбу, и он время от времени выполнял наиболее щекотливые из ее поручений.
Сегодня она спешно вызвала Гастона в кафе «Глобус» и появилась в обольстительном виде уличной мидинетки. Гастон только стиснул челюсти, но вел себя так, как было нужно.
Потягивая кислое вино, жмурясь от дыма трубки, он хмуро слушал, что ему говорила Зоя. Окончив, она хрустнула пальцами. Он сказал:
– Но это – опасно.
– Гастон, если это удастся, вы навсегда обеспеченный человек.
– Ни за какие деньги, сударыня, ни за мокрое, ни за сухое дело я теперь не возьмусь: не те времена. Сегодня бандиты предпочитают служить в полиции, а профессиональные воры – издавать газеты и заниматься политикой. Если вы хотите меня нанять за деньги – я откажусь. Другое – сделать это для вас. Тут я бы мог рискнуть свернуть себе шею.
Зоя выпустила дымок из уголка пунцовых губ, улыбнулась нежно и положила красивую руку на рукав Утиного Носа.
– Хорошо, сделайте это для меня…
30
Машина
В низкой, пунцового шелка, с зеркальным потолком и зеркальными стенами, жаркой и накуренной зале, в тесноте, среди летящих лент серпантина, целлулоидных шариков и конфетти, покачивались танцующие пары, переплетенные бумажными лентами.
Трещал рояль. Выли, визжали скрипки, и три негра, обливаясь потом, били в тазы, ревели в автомобильные рожки, трещали дощечками, звонили, громыхали тарелками, лупили в турецкий барабан.
– Дорогу, дети мои, дорогу химическому королю, – надрываясь, кричал метрдотель, с трудом отыскал место за узким столом, протянутым вдоль пунцовой стены, и усадил Зою и Роллинга. В них полетели шарики, конфетти, серпантин.
– На вас обращают внимание, – сказал Роллинг.
Зоя, полуопустив веки, пила шампанское.
Она медленно повернула голову, – чьи-то темные, словно обведенные угольной чертой, мужские глаза глядели на нее с мрачным восторгом. Кто он такой! – ни француз, ни англичанин. Будто где-то она уже видела этого человека…
Лакей, протолкнувшись сквозь танцующих, подал ей записочку. Она изумилась, откинулась на спинку дивана. Покосилась на Роллинга, сосавшего сигару, прочла:
«Зоя, тот, на кого вы смотрите с такой нежностью, – Гарин… Целую ручку. Семенов».
Она, должно быть, так страшно побледнела, что неподалеку чей-то голос проговорил сквозь шум: «Смотрите, даме дурно». Тогда она протянула пустой бокал, и лакей налил шампанского.
Роллинг сказал:
– Что вам написал Семенов?
– Я скажу после.
– Он написал что-нибудь о господине, который нагло разглядывает вас? Это тот, кто был у меня вчера. Я его выгнал.
– Роллинг, разве вы не узнаете его?.. Помните, на площади Звезды?.. Это – Гарин.
Роллинг только сопнул. Вынул сигару – «Ага». Вдруг лицо его приняло то самое выражение, когда он бегал по серебристому ковру кабинета, продумывая на пять ходов вперед все возможные комбинации борьбы. Тогда он бойко щелкнул пальцами. Сейчас он повернулся к Зое искаженным ртом.
– Поедем, нам нужно серьезно поговорить.
В дверях Зоя обернулась. Сквозь дым и путаницу серпантина она снова увидела горящие глаза Гарина. Затем– непонятно, до головокружения – лицо его раздвоилось: кто-то, сидевший перед ним, спиной к танцующим, придвинулся к нему, и оба они глядели на Зою. Или это был обман зеркал?..
На секунду Зоя зажмурилась и побежала вниз по истертому кабацкому ковру к автомобилю. Роллинг поджидал ее. Захлопнув дверцу, он коснулся ее руки:
– Я не все рассказал вам про свидание с этим мнимым Пьянковым-Питкевичем… Кое-что осталось мне непонятным: для чего ему понадобилось разыгрывать истерику? Не мог же он предполагать, что у меня найдется капля жалости… Все его поведение – подозрительно. Но зачем он ко мне приходил?.. Для чего повалился на стол?..