Гиперборей
Шрифт:
— Неплохо живут. Что за народ, интересно?
Гульча, воспрянув духом — если так кормят, то не убьют сразу, — сказала язвительно:
— Ты, конечно, есть не станешь? Пещерники ведь одними акридами...
— Медом и акридами, — поправил Олег.
— Вот-вот!
Олег с хрустом отломил кабанью ногу, с наслаждением вдохнул запах жареного мяса, сдобренного ароматными травами, буркнул:
— Мало ли чего ты слышала... Но если настаиваешь, будешь всю дорогу ловить мне акрид, женщина.
Когда они отвалились от стола, отдуваясь и глядя друг на друга осоловело,
— Богато живут.
— Богатство человека портит, — сказал он наставительно.
— Перестань быть пещерником хоть сейчас!
Он промолчал, делая вид, что не понял прозрачного намека. Зато понял, судя по внешнему облику своих тюремщиков, что попали к тиверцам. К тем самым, которые едва ли не первыми вышли из Леса, отделившись от невров. Тивер со своим родом так и остался жить возле Леса, новые веси пошли одна от другой часто — через полверсты-версту, все такие же махонькие, как встарь, когда кормились охотой. Землю пахали теперь, как поляне, огороды завели подобно дулебам, но и лесное дело не забывали — промышляли охотой, когда в поле завершались работы. Били зверя, рубили деревья — на коромысла, ведра, ушаты, кадки. Поляне быстро наловчились драть лыко и обулись в лапти, но тиверцы, судя по увиденному, по-прежнему в сапогах: мужики в дубленых, бабы — в мягких, расшитых бисером. Лапти, правда, есть в каждой хате — старик, что с печи не слезает, плетет от скуки, на себя меряет: в гроб принято ложиться в белой рубахе и новых лаптях.
Не растеряв связи с Лесом, тиверцы остались такими же надежными охотниками и бойцами, как и их прародители — невры. Да и в кости пошире, ростом выше соседних дулебов, древлян, борщаков, тем более — дрягвы. Лишь поляне вровень, но поляне кротки аки голуби, а тиверцы всегда готовы к драке, даже дети носятся обвешанные ножами, белок и зайцев бьют настоящими стрелами. Когда не удается задраться с соседом, тиверцы со скуки бьются друг с другом, идут стенка на стенку, весь на весь, конец деревни на другой, а то и правая сторона улицы на левую.
Олег не успел рассказать Гульче о тиверцах все, что понял, глядя из окна, и что знал раньше, как дверь распахнулась, в комнату хлынул яркий солнечный свет. Знакомый голос Тверда гаркнул:
— Эй, странники! Выходь на солнышко.
На утоптанной площади лужи от недавнего дождика исчезли под ногами гудящей толпы — воинов с мечами, саблями, копьями, палицами. За их спинами теснились мужики попроще, но и у них на поясах висели ножи и короткие мечи, которые Олег все еще звал по старой привычке акинаками. И молодые парни. И бабы.
ГЛАВА 6
Посреди площади сидели на широкой скамье пятеро крупных крепких мужиков. Скамья не простая: блистает яркими красками, дубовая резная спинка расписана стрелами Перуна, колесами с шестью спицами — так всегда изображают Рода, — крылатыми конями, грифонами, полканами.
Заглавным сидел медведистый мужик, борода и волосы — серые, цвета старого серебра, такие же волосы курчавились и на широкой груди; рубаха распахнута до пупа, как у молодого парубка, глаза навыкате, разбойничьи, налитые кровью белки с
— Подойди, святой пещерник, — велел вождь зычным голосом.
Олег смиренно остановился в трех шагах, опустив голову. Вождь разглядывал в упор, за спиной Олега слышались смешки, перешептывания. Один из старейшин тяжело поднялся, со знающим видом ощупал обереги на шее Олега. У него самого болтались обереги из камня и дерева — попроще. Гульча держалась позади Олега, вызывающе встречала откровенные раздевающие взгляды молодых парней.
— Кто ты и откель будешь?
— Меня зовут Олег, я жил в пещере. Пришли обры, надругались, испакостили святое место... Бреду на север. Говорят, там места тихие, годные для раздумий, совета с богами и своим сердцем. А это бедная девушка, которая...
— Про нее помолчи, — прервал вождь. Голос был зычный, не голос — рев. — Сама ответит. Мы не древляне — пса выслушаем, ежели заговорит!
В толпе с готовностью заржали здоровые молодые голоса. Не из угодливости, как сразу заметил Олег, просто всех распирает здоровье — крупные, налитые сытостью, нерастраченной силой. Даже девки одна в одну: дай дубины — погонят обров вместе с дулебами, не разбирая...
— Я Гульча, — сказала девушка звонким голосом. — И я...
Вождь прервал, глаза полезли на лоб:
— Нешто я тебя спрашивал? Заткнись, баба. А то найду, чем заткнуть. У нас таких не жалуют. Я рек про пса, но нашего пса. А с чужими у нас разговор короток!
Он оценивающе рассматривал ее из-под кустистых бровей. Гульча покраснела от негодования. Старейшины негромко переговаривались — их наглые глаза уже раздели ее и снова неторопливо одели, измерили вдоль и поперек, оценили в гривнах и беличьих хвостах, теперь все четверо зевали, зыркали на длинный, угрюмый сарай. Когда потянуло ветерком, Олег уловил сильный запах браги.
— Ладно, — сказал вдруг вождь. Он звучно хлопнул ладонью по широкой коленке. — Поляне горазды языки чесать, а у настоящих мужиков разговор короток. Бог велел быть милостивым к сирым и слабым. Это нам любо, мы ж сами такого бога выбирали! Эй, хлопцы, соберите две седельные сумки. Кони накормлены, напоены? Отборного овса мешок в дорогу! Еды и питья — на неделю. Что еще?.. Ага, святому пещернику надо новый плащ, старый поклевали птицы с железными клювами. Бери-бери, вон опять туча с востока!
Олег молча поклонился. Старейшины с облегчением поднимались с лавки, без всякого почтения опередив вождя. Гульча воскликнула, приложив ладони к сердцу:
— Спасибо! Ты щедрый и великодушный. Мы будем молиться о твоем здравии!
Вождь поднялся, лавка под ним с облегчением выпрямилась. Он был одного роста с Олегом, но массивнее, тяжелее. От Гульчи отмахнулся:
— Умолкни, баба! Своему здоровью я сам хозяин — боги причем?.. Ты остаешься. Святому пещернику поднадоела, разумеешь? Мы, мужики, по глазам понимаем друг дружку.