Гиперборей
Шрифт:
Олег закрыл глаза, стараясь поймать образ, споткнулся, услышал ехидный смешок Гульчи. Что-то случилось тогда, ибо кияне, их чужаки называли киевлянами, неделю весело пересказывали, добавляли от себя. Ах да, Рустам вызвался бороться с правнуками, но те отказались. Лишь один принял вызов, но был побежден. Олег внимательно следил за поединком, он единственный заметил, что правнук в конце схватки поддался, заметив, что старый богатырь начал слабеть. Олег прижал ладони к вискам, сосредоточился, и вдруг как будто все осветилось: увидел залитый двор, хохочущий народ, услышал дудки, бубны, медвежий
Олег потряс головой, отгоняя видение, — это был Таргитай. Он снова услышал смешок Гульчи, сердито покосился в ее сторону, тут же новая мысль вспыхнула в мозгу: это не Таргитай. Похож, как вылитый, но не Таргитай. Однако с ним что-то связано... Кто он? Вспомнить бы...
Киев был еще виден на высоких горах, когда они зашли в небольшую весь. Правда, весь на поверку оказалась селом — там князь Самовит поселил смердов. Олег купил себе и Гульче неказистую, но добротную одежду и еды, и они снова вышли на дорогу.
Вздымая пыль, мимо проносились всадники. В сторону Города тянулись груженые телеги. Олег посматривал на небо, а когда солнце начало опускаться к виднокраю, свернул к ближайшему лесу:
— Опасно или не опасно, но лучше ночевать в лесу.
— Олег, я оставила такого коня на постоялом дворе!
— Я тоже. И свой меч. И запасных коней, и многое другое. Какая ты жадная женщина!
Гульча вспыхнула от обиды, пещерник насмешливо оскалил зубы. Она смолчала, нельзя давать ему ощущать свое превосходство — дразнит. Она торопливо насобирала хвороста, стараясь не удаляться далеко в чащу, — страшно. С ближайшей березы содрала уже кем-то разлохмаченную бересту. Похоже, только грозится, что продаст первому встречному, но лучше не нарываться — надо делать все, что требуется, и даже немного больше.
Вечером, когда поужинали у костра и Гульча заснула, свернувшись калачиком, Олег долго сидел, глядя в огонь. Перед собой он разложил обереги, которые купил у волхва, пока Гульча выбирала одежду. Обереги грубоватые, вырезаны не то наспех, не то без старания, и Олег долго щупал, гладил, пропускал между пальцев, приучая себя к узнаванию на ощупь.
Была уже полночь, когда услышал далекий зов. Он закрыл глаза, расслабил тело. В темноте под опущенными веками поплыли светлые пятна, начало высвечиваться крупное лицо с запавшими глазами и плотно сжатым ртом. Острые глаза смотрели из-под низкого лба с такой нечеловеческой силой, что плечи Олега сами собой передернулись, словно на морозе.
— Ты близок, — прошелестел Голос, и у Олега побежали мурашки по коже: узнал Фагима, главу Семи Тайных. — Oчень близок к большой тайне Семи. Но решение принято! Ты не смеешь вмешиваться!
— Решение Семи? — спросил Олег. — В чем оно?
— Устойчивость. Разрушение старых империй, создание государств, где правит закон, а не деспот! Поощрение Добра, борьба со Злом...
Олег ответил тихо, чувствуя, как сердце начинает стучать чаще:
— Этого хочу и я. Но чем помешаю я?
— Ты поддался низменному зову. Обреченные племена спасаешь от судьбы, ибо ты — из их племени. Считаешь себя из их племени! Но мы не принадлежим народам, мы — соль всего человечества.
— Славяне? — воскликнул Олег.
Кровь бросилась в голову, видение затуманилось, и Голос пропал. Когда Олег с большим трудом сосредоточился, до его слуха донеслось нещадно-насмешливое:
—...Как и другие великие! Египтяне, хетты, арии, парфяне. Для нас нет племен и народов, есть человеческий род.
— Совет может ошибаться, — прошептал Олег, чувствуя себя раздавленным. — Я заглядывал в будущее славянских племен. Если объединить под одним вождем, то возникнет удивительнейший народ... Да, он непредсказуем! В отличие от тех, с кем любит работать Совет Семи. В славянство намешается много разных племен, другие народы будут смотреть со страхом и с любопытством...
Голос сказал враждебно:
— Можешь поклясться, что новый народ принесет лишь благо?
— Нет, — сказал Олег. — Но родится богатырь! Богатырь, которым управлять трудно. А вы, опасаясь его мощи, хотите отдать его законное место другим детям — послушным, предсказуемым?
Голос помолчал, после паузы спросил в упор:
— Ты можешь сказать, когда Совет Тайных хоть раз оказался неправ?
Олег замолчал надолго, а когда заговорил, сам удивился страшной тоске в своем голосе:
— Уже могу. Это вы навязали дикому племени обров новую веру? Смели языческих божков, взамен дали Единого! Навязали высокие этические нормы. И что же? Их держали в узде разбойничьи обычаи, а благодаря новой вере обры распоясались, вдруг став избранным народом, ведь все прочие — скот! Единый допускает их существование лишь для того, чтобы обры надевали на них ярмо! Они так и делали... Теперь где те обры? А без вас могли бы уцелеть.
— Одновременно с обрами, — возразил Голос, — эту религию приняли и хазары, а их царство велико. Они уже наложили тяжкую дань на северян и полян, подступили к самому Киеву!
— Надолго ли? — возразил Олег. — Сразу по принятии новой религии ханом Обадия— там началась кровавая междоусобица. Да, наложили дань на полян, это вторая смертельная ошибка... Я заглядывал в будущее, Фагим! Там нет Хазарского каганата. Вообще нет хазар!
Фагим долго не отвечал, а когда сквозь тьму прорезался его властный голос, Олег впервые уловил тщательно спрятанную тревогу:
— Ты был лучшим из прорицателей, тебя звали Вещим. Мы не в состоянии увидеть грядущее, но мы в силах его лепить! Лепим в тиши тибетских пещер, вознесясь над человечеством. И ничто на белом свете не в силах нас остановить. Ты это знаешь, Олег!
— Да, — ответил Олег, — знаю.
— Не вмешивайся! Ты был одним из Семи Тайных, но Совет не может знать жалости, дружбы, привязанности...
— Совет не знает этих чувств, — ответил Олег. — Все-таки я пойду своим путем, Фагим. Ты его знаешь.
Видение обрело яркость, вместо глаз Фагима полыхало красное пламя. Когда глава Семи заговорил, изо рта вырвались длинные языки огня:
— Знаю?.. Ты забыл, что ни короли, ни маги, ни звери, ни птицы, даже ничтожный муравей не в состоянии противиться воле Семи Тайных. Что можешь ты с той поры, как отринул могучую магию — а ты был сильнейшим магом, не спорю, — и посвятил себя ведовству — уделу рабов?