Гиппокампус

Полуденная Светлана

Капитан не стал рассказывать мне всё сразу. Долго простоял молча, смотрел на меня. Огонь свечи проник в туннели его глаз... Меня напугало это. На мгновение я будто оказался сам в этом тёмном туннеле. Но нет, мой друг, это лишь пламя потускнело от моего дыхания.

Наконец, капитан объяснил, как же получил своё сокровище. В тот дождь Капитан что-то потерял. Что именно, я не понял. "Пелены перед глазами больше нет". (Так и не было её, мой друг. Да и как её можно потерять? Она, получается, может соскользнуть? Глаза же такие влажные).

Вышел он на палубу по той же причине, что и я - подышать. До той ночи на его щеках

всегда был румянец, а глаза горели радостью. Сейчас же, его зрачки были туннелем, ведущим во тьму. Итак, Капитан вышел на палубу и поднял голову вверх. Одна единственная чистая капля согнала весь ром из тела и разума Грегори. Он сказал мне: "Не знаю, что это было, но теперь наш крепкий товарищ говорит со мной на совершенно ином языке; раньше, он подбадривал меня, всегда находил выход, а после дождя, ром приводит меня в страшное уныние. И даже в злобу. Но это не важно, мой мальчик. Намного важнее не то, что я потерял тогда, а что обрёл". И он, указав на свечу, сказал: "это грязь с моих рук со слезами с небес".

Как только он ощутил мягкую свечу в руках, то ринулся к себе в каюту: "Меня осенило, что под моей кроватью - клад! Знаю, скажешь, "С чего бы?". А ведь я ж никогда под кровать-то и не заглядывал. Почему и не быть кладу? Посмотри и под своей кроватью, мальчик, может и ты найдёшь что-нибудь стоящее" - Грегори звонко засмеялся и похлопал меня по плечу. Ещё он сказал мне, что "оно было там с самого начала, но я не был готов. Хотя тот, кто выбрал меня, прогадал - я не подхожу на эту роль. С меня хватит. Но не могу же я бросить команду на произвол! Поэтому, пообещай мне, парень, - ты либо принимаешь судьбу и борьбу, либо скидываешь за борт весь этот хлам. Ну как? Подумаешь или ответишь сразу?"

Что я могу сказать, друг? Это было вызовом для меня! Если б я знал, к какому горю приведёт мой выбор... Но я согласился! Я встал, расправил плечи и с огромной радостью принял клад капитана. В ответ Грегори улыбнулся, как-то с жалостью, похлопал меня по плечу и отправил отдыхать. "Завтра тебя ждёт много дел. Завтра будет тяжело".

Я пожелал капитану доброй ночи и радостный, вприпрыжку побежал спать.

Утром, мой друг, я сразу же направился к капитану, но не смог поговорить с ним. И никогда не смогу, как и любой член команды. Прошу, не пугайся, я не хочу терять ещё и тебя. Мне тяжело это написать, но капитана Грегори больше нет. Следующим утром, после его откровения, я нашёл капитана повешенным на хвосте Гиппокампуса.

Прощание с капитаном, встреча с ангелом.

Как давно мы пережили это, друг мой, а горе всё терзает меня. День отплытия, ухода (не знаю, как это написать) капитана, стал для нас... важным? (И тут мне не хватило точного слова, прости друг). Все вокруг нас стало иным. Не чужим и не страшным, а просто иным. Как будто мы никогда раньше и глаз не открывали. Странное чувство, друг: теперь мне кажется, что я и не помнил о смерти! В голове она не укладывалась, ей не было места на корабле. Теперь же меня не покидает чувство присутствия 13-го матроса. Многие ещё долго оглядывались и задавали вопрос во мрак погреба: "Кто здесь?". Мы поняли, что гость по имени Смерть, будет всегда рядом со мной. То есть, с нами.

Итак, мой читатель, на следующий день после откровения капитана, мой восторг сменился чёрным горем. Как только мы

уложили тело капитана на палубу, каждый из нас задался вопросом - что же дальше? Команда обступила умершего и молча глядела на него. Что нужно сделать? Сказать? Я одновременно почувствовал страх обиду и... не знаю, как и признаться, читатель, но мне стало неуютно. Меня мучило незнание (знание, и вправду сила!): что с ним теперь, если он ушёл, то куда, и я - так же? И неудобно мне было вот так стоять над ним, смотреть прямо на него. Мне казалось, что я не к месту, что я лишний, что мешаю ему и оскорбляю. Горько мне, что не сказал ему ничего путного (и не скажу).

И потом, мой друг, Грегори был для меня кем-то большим, нежели простым капитаном. Стать таким, как он - моя мечта. Стать его другом - моя важнейшая цель. Стал ли я другом или даже прыгнул выше? Мне никогда этого не узнать. Я так славно жил, гоняясь за капитаном! Что же дальше? Там, на палубе, я и думать забыл о сокровище, о наследстве, перешедшем ко мне.

– Может, спит так крепко - сказал Карлтон.

– Но он не дышит - тихо промямлил я.

– Ну да, - начал грубый Бьёрн, - живой бы храпел.

Тут над нашими головами разразился страшный скандал. Чайки, и без того никогда не замолкавшие, начали кричать настолько громко, что мы невольно закрыли уши. Это взбудоражило нас и, позабыв про капитана, мы уставились на небо. Свысока на нас падала тень. И тень эта привела чаек в безумство (так вот что это!). Они, будто сговорившись, собрались в огромную тучу и закрыли нам всё небо. Огромная кричащая туча, сыпля на нас перья и проклятья, затмила солнце. Я крепко закрывал уши, и не зря, мой друг! Внезапно, стена чаек была вдребезги разбита гигантской птицей. Крику было! На момент её пришествия, я не знал, как величать нашего нового друга. После "отплытия" капитана, я выяснил имя - Альбатрос.

Эта могучая, белоснежная птица очистила крыльями мои мысли. Её крик - это зов будущего. Мы все кричали тогда вместе с ней. Долго, упорно, с влажными глазами, отгоняли вязкое тёмное ромовое прошлое и встречали яркую неизвестность.

Итак, мой верный читатель, крики Альбатроса мы (то есть я) провозгласили одновременно и панихидой, и гимном. Я уселся на одну из ромовых бочек, пока остальные переносили капитана в его каюту. В отличие от нашего просторного трюма в брюхе коня, капитанская каюта была тесна (келья!) и находилась в могучей шее. Всё в ней было, как на ладони, - не было тёмных уголков, каюта была круглой (овальной - всё-таки шея). Конечно, капитану не мешал ни скрип досок под ногами матроса, ни храп соседа, но как же наверно одиноко ему было, наедине со своими мыслями. Как думаешь, друг, может, стоило оставить его в тесной шее навсегда?

– Положим его здесь, а дверь забьём!
– предлагал боцман Томас, - он капитан корабля, а корабль не может без капитана!

Вернувшись на палубу, мы разорались, словно гадкие чайки. Команда разделилась на две группы: одна, малочисленная (но какие люди! матросы столь огромные и сильные, что могли в один присест бочку рому выпить!) под крылом громкого боцмана, и более многолюдная, слушающая шёпот щуплого Джерома. Этот маленький человечек с тонкими противными усиками, выдумал бросить капитана за борт, на растерзание тамошним тварям (рыбам, мой друг; ни разу не видел, чтоб они кого-то терзали, но никто и за борт-то не попадал).