Гипсовый трубач(все части в одном томе)
Шрифт:
«Мою неряху можете бить. Разрешаю!»
– Мама заставила меня выйти за Лапузина, – вздохнула Наталья Павловна. – Заместитель директора академического института, доктор наук, генетик. Наши дачи в Кратове были рядом, а он как раз развелся. Я тоже… Мама сказала: «Сделай хоть раз по-моему. Не повторяй моих ошибок!» И я подумала: «Два неудачных брака, один по любви, другой по великодушию, – этого вполне достаточно!» Понимаете, мой папа был джазовым музыкантом, очень талантливым и демонически красивым. Его зажимали. Знаете, в музыкальном мире страшные интриги. Он жутко пил и обвинял во всем, конечно,
Некоторое время молчали. В пруду тяжело всплескивали рыбы. Кокотов думал о том, что если бы у него была такая мама, он женился бы, ни пикнув, на ком угодно.
– А в первый раз? – наконец спросил Андрей Львович.
– По любви? – зачем-то уточнила она.
– Да, – кивнул автор «Заблудившихся в алькове», испытывая сердцем неуместную ревность.
– О, вы хотите знать обо мне все?
– Да.
– Как писатель или как мужчина?
– Как человек.
– Умный ответ! А вы хорошо подумали?
– Хорошо.
– Но ведь вы тогда не сможете в меня влюбиться!
– Смогу, – угрюмо пообещал он.
– Нет, не сможете! Ну да это и к лучшему.
– Почему?
– Потому что «любить иных тяжелый крест…»
– Да, любовь это самый мучительный способ быть счастливым…
– Роскошная мысль. Ваша?
– Нет, Сен-Жон Перса… – зачем-то соврал Кокотов.
– Ну хорошо – слушайте! Моего первого мужа звали Денис, Дэн. Нет, погодите! – Наталья Павловна достала из бокового кармана плоскую фляжку с золотой монограммой, жирно блеснувшей в свете фонарей, отвинтила крышечку и сделала красивый глоток.
«Коньяк! – почуял писатель мгновенно распространившийся запах. – Хороший!»
– Хотите?
– Если только немножко, – согласился Андрей Львович и деликатно, стараясь не касаться губами горлышка, булькнул.
– Итак, в первый раз я влюбилась в вас, – придав голосу смешливую эпичность, начала Обоярова. – Рассказать? Ладно… Не буду. А во второй раз я влюбилась в каратиста с черным поясом. Он руководил подпольной секцией. Каратэ ведь было строго запрещено, но если очень хочется… Сначала нас тренировал Шоркин. Вы сейчас упадете!
– Почему?
– Потому что Шоркин был мужем Людмилы Ивановны.
– Какой еще Людмилы Ивановны?
– Ну боже мой, воспитательницы первого отряда – вашей напарницы!
– Не может быть!
– Да!
– Откуда вы узнали?
– Он принес на тренировку фотографии с подпольного соревнования. А на снимке рядом с ним стояла Людмила Ивановна. Я спросила: кто это? И он с неудовольствием ответил: жена.
– Мир тесен, как новый полуботинок. А почему с неудовольствием?
– Ну что вы! Такой ходок был! Ни одной молоденькой каратистки не пропускал, ко мне тоже подстраивался, но я была идейная девочка, с целью…
– С какой целью?
– Сейчас расскажу. А Шоркин закончил, конечно, скандалом. Одна дурочка, несовершеннолетняя, от него залетела. Прибежали родители – и он исчез. Тогда появился Дэн, мой будущий муж. Он сразил меня на первом же занятии. Дэн вышел к нам обнаженный по пояс. Ах, какой у него был торс! Играла каждая мышца. Добавьте к этому неподвижное красивое лицо, длинные, почти до плеч, темные волосы и черные глаза, полные нездешнего, печального знания. В перерывах между тренировками он, сев лотосом, тихо и бесстрастно говорил нам о карме, сансаре, медитации, сверхзнании… В общем, плел чепуху, какую сейчас можно прочесть в любой бульварной газетенке. Но тогда мы восторженно ловили тайные слова. Девчонки шептались, что Дэн дал обет целомудрия. Ну как после всего этого не влюбиться? Он работал в котельной истопником. Ах, какая романтика для девочки из академической семьи! Точнее, числился… Вместо него по очереди дежурили парни из нашей подпольной секции. За это начальник ЖЭКа (небескорыстно, конечно) разрешил оборудовать в большом бесхозном подвале спортзал и маленькую комнатку, почти келью – для Дэна. Туда-то я к нему однажды и пришла…
– С какой целью?
– Ну, вы спросили!
– Но… вы сказали, что были девочкой с целью, – смутился Кокотов.
– А я разве не объяснила?
– Нет.
– Странно. Я мечтала стать шпионкой.
– Ке-ем?
– Шпионкой. Как Мата Хари. Или княжна Оболенская из «Красной капеллы». Ей отрубили в гестапо голову. Я знала, некоторым выпускникам «ромгерма» предлагают работу в органах. Я верила, что мне тоже предложат, и готовилась.
– А почему вы думали, что предложат?
– Не знаю, наверное потому, что я нравлюсь мужчинам. Разве не так?
– Так, – потупился автор «Любви на бильярде».
– А шпионке необходимо владеть боевыми искусствами…
Наталья Павловна вдруг отскочила в сторону, присела, выставив вперед два сжатых кулака, а потом с визгом, какой издают женщины, застигнутые во время обнаженного купания, крутанулась так, что ее сапожок просвистел в сантиметре от писательского уха.
– Ух ты! – Кокотов невольно отшатнулся.
– Вот видите! – воскликнула она, принимая каратистскую стойку и глубоко дыша. – Не забыла! А еще я как ненормальная зубрила английский, стреляла в тире и даже записалась в студенческий театр.
– Зачем же в театр?
– А как иначе? Шпион – лицедей, он должен уметь выглядеть именно тем, кого хочет видеть в нем объект вербовки или разработки. Вот, допустим, вы ученый, занимающийся оборонкой. А мне надо под видом аспирантки подобраться к вам, войти в доверие, влюбить в себя и выведать гостайну. Теперь смотрите на меня! Нет, здесь темно! Идемте туда, к фонарю! – Она взяла его за руку и повлекла к свету. – Вот здесь хорошо. А теперь скажите мне что-нибудь!
– Что именно?
– Ну, какую-нибудь математическую ерунду.
– Я забыл… – замялся Андрей Львович. – Ну, хорошо, ну вот хотя бы так: «Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, да?»
– Что?! Профессор, повторите, пожалуйста!
– Сумма квадратов катетов…
Лицо Натальи Павловны чудесным образом изменилось: в нем появилась некая счастливая настороженность, перешедшая в нежное изумление, а потом – в то особое лучезарное восхищение, от которого мужчине начинает казаться, будто он не только самый умный, но и самый красивый на свете. Кокотов даже пожалел, что не владеет никакими государственными секретами.