Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской Земли
Шрифт:
— Ежели станешь плакать, сейчас главу твою отсеку.
И приведе ее к присяге, что отцу ее и матери о том своем несчастии не сказывать, а сказала бы, яко с Цесарии боем взял. И она страху ради дала присягу, что по воле его сделать, и от той печали прииде в великую болезнь.
И как цесарю сказали, что такое несчастие учинилось и брата его Василия в море бросили, и весьма печалился о брате своем и распалился сердцем, скоро велел собрать войско четырех тысяч и с войсками послал своего генерала и кавалера Флегонта, с которым писал королю Флоренскому все подробно об его адмирале, как увез прекрасную королевну Ираклию и брата его Василия кинул в море,
Василия же в том малом судне принесло к некому малому острову, на который остров вышед, нача горько плакати о своем несчастии, и призвал господа бога на помощь, и с той печали на том острове уснул крепким сном. И в то время приста некий муж, старый рыболов, и видев человека спяща в драгом одеянии и пришед, возбуди его. И виде Василий, паде на ноги его, плача и рыдая. Оный же муж его вопроси о приключившемся, како на сей остров заиде и которого государства. Василий же все ему подробно сказал. Слышав же, оный муж рече:
— Не плачь, брате, молися господу богу, бог все помощает, может тя и помиловать, и будешь в прежней своей славе. Аще хощеши в Цесарию или во Францию, аз тя имам отвезти.
Василий же нача просити, чтоб во Флоренское государство его отвезти, и старый муж, посадив его в свое судно, в три дни во Флоренское государство его поставил. Насилий же велие ему воздаде благодарение и вниде во Флоренское государство. И выпросился у некоторой старухи в богадельню, на которую дрова сек, и воду носил, и плетнем ее хижину оплел. А оная богадельня была на пути близ кирки, в которую король хаживал. И видев короля и королеву весьма печальных и спрашивал у старухи, чего ради король и королева в великой печали: она же ему говорит:
— Уже три года и слуху нет — пропала королевна и послан для искания ее адмирал по разным государствам, который еще и поныне не бывал.
Тогда уразуме Василий, что еще его прекрасной королевны Ираклии нет.
По прошествии же трех месяцев, как Василий во Флоренцию приде, прибыл Флоренский адмирал и с прекрасною королевною Ираклиею на пристань и начаша из пушек палить и в барабаны бить и во всякие игры играть. Тогда уведал король Флоренский, что адмирал его дочь, прекрасную королевну Ираклию, привез; тотчас и с королевою своею на пристань поехал и, увидевши дочь свою, от радости нача горька плаката; а королевна с печали насилу вышла и ни о чем не говорит, лицом помрачена. Видевше отец ее и мать начаша горько плакати и говорить:
— Государыня наша, любезная дщерь, прекрасная королевна! Или ты недомогаешь, что ты видом очень печальна?
Она же воздохнув жалостно и нача плакати и рекла:
— Государь мой батюшко и государыня матушка, ныне я вижу вас, токмо мало порадовалась сердцем своим от печали своей, которая в сердце мое вселилась, не могу отбыть.
И поехавши во дворец король, и королевна весьма была печальна и в черном платье.
Потом адмирал объявил королю:
— Я королевну взял приступом.
И просил адмирал королевского величества, что она обещана отдать в жены, в чем и король свое королевское слово не преминет. И как утро в день наста, к законному браку совсем уготовился и пришед к кирке; а прекрасную королевну повеле убирати в драгоценное платье королевское. И адмирал поехал со всем убранством к кирке.
И король прииде к королевне Ираклии и рече:
— Возлюбленная моя дщерь, прекрасная королевна
Слышав же королевна от отца своего горько стала плакати и паде на ноги его и рече:
— Милостивый мой государь батюшко, прошу вашей государской и родительской милости, пожалуй не отдавай меня в жену сему адмиралу.
— Чтоб тебя не отдать, я не хощу пороль свой оставить; изволь убираться и ехать до кирки.
И видев королевна, что уже никак у отца не отговориться, залилась слезами и, воздохнувши, рече:
— На что мне убираться, когда у меня единого нет: ежели б у меня едино было, то бы и веселилась.
Слышав же отец ее и мать начаша дивитися и ее вопрошати:
— Повеждь нам, милейшая наша дщерь, прекрасная королевна Ираклия.
Королевна же в великой своей печали не отвеща, и поиде во уготованную палату, и вышла, и пала в карету в черном платье. И поехали к кирке и как стали подъезжать близ той богадельни, идеже российский матрос, Василий, взяв арфу, нача жалобную играть и петь арию:
Ах, дражайшая, всего света милейшая, как ты пребываешь, А своего милейшего друга в свете жива зрити не чаешь! Воспомяни, драгая, како возмог тебя от морских разбойнических рук свободити, А сеи злы губители повеле во глубину морскую меня утопити! Ах, прекрасный цвет, из очей моих нынче угасаешь, Меня единого в сей печали во гроб вселяешь. Или ты прежнюю любовь забываешь, А сему злому губителю супругою быть желаешь. Точию сей мой пороль объявляю И моей дражайшей воспеваю: Аще и во отечестве своем у матери пребыти, Прошу верные мои к вам услуги не забыта!Слышав же королевна играюща на арфе и поюща к ней арию тотчас повеле карете стати и разумела, что ее верный друг Василий жив, повеле спросити: кто играет? Паж прииде и поведе, яко некий кавалер играет. Королевна же из кареты тотчас сама встала и желала видеть, кто играет. И как увидела, что милый ее друг Василий Иванович, и пришед ухвати его, нача горько плаката и во уста целовати. И взяла его за руку и посадила в карету и повеле поворотить и ехать во дворец. Видев же сие министры и начаша зело дивитися, что такое несчастие, всем превеликое подивление. И как приехали во дворец, тогда королевна Василия взяла за руку, повела российского матроса Василия ко отцу своему и матери и рече:
— Государь мой батюшко и государыня матушка, чего не чаяла до смерти своей видеть, сие во очию мою ныне явилось!
И нача им подробно о всем предъявлять, како он ее избавил от разбойников, и как сам в Цесарии был назван от цесаря братом родным, и как ее адмирал увез из Цесарии и его бил, в море повеле бросити, и цесарских министров и драбантов били, — «за которое извольте ожидать от цесаря вскоре силы за продерзость оного нашего адмирала». Слышав то король и королева и приидоша в великий ужас; и вси кавалеры стали говорить, чтоб Флоренцы быть не разоренной. Тотчас послал каморгера и велел арестовать адмирала; каморгер арестовал. Королевна же тогда просия красотою, яко солнце неодеянное; черное сняла и в драгоценное платье убралась и бысть в великом веселии.