Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)
Шрифт:
— Сядь наоборот.
— Как?
— Наоборот!
Она неловко подвигала ногами, привстала и неуверенно села спиной к окну.
— Так?
— Наоборот!! — рявкнул он.
— Матюша, ну что ты психуешь? — жалобно спросила она. В такие минуты она даже побаивалась его. — Покажи, как сесть.
Оказалось, надо стул развернуть в обратную сторону — и как это можно было сразу не понять!
Дальше, в продолжение получаса, стул переставлялся так и эдак, покорная Нина садилась, вставала, снова садилась уже в другой позе, туда-сюда поворачивала голову, поднимала чуть выше, опускала чуть ниже… Наконец
— Отдыхай, — разрешил он, раскладывая этюдник и приготавливая палитру.
— Так о чем я говорила? — оживилась Нина.
— Петя деньги отдал. В конверте.
— Да! — Она засмеялась, в который раз удивившись, что он слышал, о чем она говорила. — Петр Авдеич вернулся на прежнюю работу — это старуха сообщила со скорбной таинственностью. Вообще страсти и конспирация по-прежнему. Теперь его уже и о работе нельзя спросить — он, оказывается, в депрессии по тому поводу, что пришлось возвращаться в драмкружок. Да, кстати, мир тесен: встретила на днях Галку. Она вторично замужем — за кем, ты думаешь? За Крайчуком.
— Галка… палка… Крайчук… — страдальчески морщась, он разглядывал на свет плоскую бутылку с растворителем. — Черт, последняя бутылка, меньше половины… Опять унижаться в мос-ховском подвальчике…
— Семен Крайчук, этот модный режиссер, ну!
— Ну…
— Разговорились. То-се, не виделись лет восемь… И незаметно как-то вырулили на Анну Борисовну и вдруг на… Петю! Видел бы ты, как встрепенулась Галка! Оказывается, в молодости Петя был очень близок с Крайчуком, что-то они там затевали вместе, а потом из-за какой-то глупой ссоры, из-за чепухи Петя встал в позу оскорбленного — в это охотно верится, в его склочный характер, — и разошлись. Галка просила даже невзначай свести их где-нибудь на нейтральной полосе. Уверяет, что Крайчук переживает до сих пор. Крайчук! Единственный сейчас режиссер, на чьи спектакли действительно ломится публика. Только что из Штатов вернулся, ставил там «Историю города Глупова» — не понимаю, между прочим, зачем американцам наш город Глупов, но, говорят, успех большой и так далее; Крайчук переживает и просит свести! Крайчук и Петя — как тебе этот новый поворот темы?
— Это не новый поворот! — вдруг возразил он с непонятной досадой и даже кисть положил. — Я тебе давно твержу, что с Петей не так все просто… Спроси Сашу… Да-да, Сашу, — не делай таких глаз. Года три назад он от безделья поволокся в клуб швейной фабрики — то ли рядом оказался, то ли ухаживал за какой-то юной швеей… И совершенно случайно попал на спектакль Петиного драмкружка… того самого, над которым так любит поиздеваться Анна Борисовна. Так вот, представь себе, Саша недели три только и говорил, что о Петином спектакле. А ты учти еще — с кем ему приходится ставить и на какие средства! Несколько лет он выбивает для кружка статус народного театра или хотя бы студии, но только отношения с начальством испортил.
— Да уж, характерец… А старуха начеку: о том с ним говорить нельзя, об этом — тоже, о третьем — опять ни полслова. Вчера, например, — едва он появился, старуха стала тыкать мне под нос альбом с репродукциями какого-то армянского художника.
— Аветисяна?
— Не помню.
— Это хороший
— Ну, говорю тебе, не помню, отстань. Я и старухе сказала: «Анна Борисовна, дайте мне разок поболтать с Петей о том о сем». Знаешь… она лукаво улыбнулась — мне кажется, старуха ревнует ко мне Петра Авдеевича.
— Так. Сели… — сказал Матвей, хмурясь.
— Матюша, можно я книгу возьму?
— Нет.
— Симпатично, по-моему, будет, с намеком на интеллект модели, а? «Портрет переводчицы с оригиналом». А я между тем поработаю, а, Матюш? Чтобы время даром…
Она взглянула в напряженное лицо мужа, вздохнула и села в отрепетированной позе. Раза два еще, привставая с табурета, он молча и бесцеремонно «подправлял» поворот ее головы черенком кисти. Наконец начал этюд.
— Можешь говорить, — разрешил он минут через двадцать. Лицо его смягчилось, стало покойнее, из чего Нина заключила, что работа «пошла».
У нее уже затекли шея и плечи, болела спина.
— Говори, говори, — повторил он рассеянно. — Мне не мешает.
— Спасибо! — прочувствованно ответила она и замолчала.
Впрочем, Матвею было не до обид. Работа уже взяла его полностью — мощно, ровно, и все его чувства сейчас, все его сорок два года, с несчастьями, любовью, поражениями и удачами, сосредоточились на небольшом квадрате картона, где и различить что-либо пока было трудно.
Деловитая полуулыбка, белесый ежик на голове, массивный нос, напоминающий какой-то инструмент, и жесткое потирание рук — где больная?
Новый участковый. Молодой. Ну, посмотрим… Сюда, пожалуйста… Руки? Вон там. Полотенце на двери.
— Ну, бабуся? Как дела? На что жалуемся?
Легкое притоптывание стетоскопа вдоль круглой сохлой спины, щупание пульса.
— Сколько вам стукнуло, бабуся? Ско-олько? Ну, герой, герой…
Выработал стиль, скотина, — участливо-веселый. Стиль «душевный доктор». Врешь, мерзавец. Ты равнодушен, как твой стетоскоп…
Старуха тяжело дышала, на вдохе прихватывая ртом недостающий кусок воздуха, но смотрела по-прежнему — трезво рассматривая. Третью «бабусю» Петя проглотил с трудом, четвертой подавился.
— Бабуси в очередях за курями стоят, — вежливо заметил он в тон молодому доктору. — Анна Борисовна профессор и заслуженный деятель искусств, может претендовать на имя-отчество…
— Не слушайте его, он сумасшедший, — сказала вдруг старуха прерывисто. — Всю жизнь я здесь хрячу в дворниках.
Доктор вначале смешался от неожиданной перепалки, но быстро сориентировался:
— Весело живете, товарищи.
Товарищи… До сих пор не придумаем достойного обращения к незнакомому человеку.
— Ну что же… Пейте «декамевит», очень хорошие витамины… Питье горячее…
— Горчичники можно? — спросил Петя.
— Можно горчичники, — приветливо позволил доктор.
— А банки?
— Банки? И банки можно… Через день.
Они вышли в коридор. Молодой человек торопился.
— Это воспаление? — негромко спросил Петя.
— Оно самое, — кивнул врач.
— Что ж вы уколы не прописали? — так же тихо и напряженно спросил Петя.
— А что — уколы, что — уколы, дорогой мой? Ну, пропишу. Старушка угасает, смотрите на обстоятельства трезво. Пожила она дай бог нам с вами. Что поделаешь, когда-нибудь биография кончается.