Гладиаторы «Спартака»
Шрифт:
В это время Владислав Кербабаев провозгласил тост за новых рыцарей ордена Святого Владислава. Гости расступились, и по странному сценарию этого праздника в центре зала ритмично задергались профессиональные танцовщики из «Мулен де ла галлет» — под мелодию аргентинского танго.
Даже Пижону, который не был самым крупным специалистом по церемониям вручения христианских международных орденов, это показалось перебором. Но толчея, возникшая во время перегруппировки гостей, вынужденных на время разбить сложившиеся беседующие пары и группы и освободить центр зала, была на руку Пижону. Он вплотную приблизился к Исе Назимову, сделав вид, что чертовски рад его видеть, полуобнял его, приветственно кивнул и тут же растворился в толпе гостей, одетых в одинаковые внешне черные смокинги.
Оставив эту причудливую публику веселиться по поводу вручения барону и графу этого мифического ордена, Пижон «как лезвие сквозь вальс» — как «мачо» сквозь танго, выскользнул в фойе. Как только он вышел на крыльцо, у подъезда появилась машина, дверцы ее открылись, — там его уже ждал Батя, одетый в более подходящий погоде костюм — брюки и теплую куртку.
...У здания офиса «НазОЙЛ» вышедших из машины Пижона и Батю встретила охрана. Они уже были предупреждены Бичом и быстро ввели «сладкую парочку» в вестибюль.
Бич вышел из своего кабинета, отделенного от вестибюля прозрачным пуленепробиваемым стеклом, — он мог видеть всех входящих в здание и постоянно контролировал ситуацию.
Один из сопровождавших охранников подошел к лифту, вызвал его и открыл специальным ключом дверь.
— Я снял сигнализацию, работайте, — бросил Бич.
В лифт кроме Пижона и Бати вошел еще молодой человек в очках.
— А этот — зачем? — привередливо спросил Пижон у охранника, дюжего неразговорчивого парня.
— Надо, — скупо ответил тот.
— Раз надо, значит надо, — вяло согласился Пижон. — Лишь бы гонораром не пришлось делиться.
— Не боись, — успокоил охранник. — Все твое — будет с тобой.
Дверь в кабинет Исы Пижон легко открыл пластиком, в кабинете, не тратя времени на рассматривание роскошной мебели и весьма занимательных по сюжету картин на стенах, Батя сразу спросил:
— Какой?
Юноша показал рукой на высокий, выше человеческого роста, зеленый, с латунными прибамбасами сейф.
Батя вставил ключ в украшенное латунью отверстие и, приложив ухо к живому, зеленому, холодному боку сейфа, стал что-то пришепетывать и поворачивать ключ так, как единственно он мог двигаться в этом замочном отверстии. При этом он напевал мелодию «Аргентинского танго», так разительно по исполнению отличаясь при этом от оркестра из «Мулен де ла галлет»...
— Оба-на, — сообщил Батя, вытерев со лба крупные капли пота.
Сейф бесстыдно раскрыл свое чрево.
На полках стояли в пазах лазерные диски и компьютерные дискеты.
Юноша прошелся по номерам, стоявшим под каждым диском или дискетой, сверил номера с приклеенным на внутренней стенке дверцы списком, выбрал два нужных диска, вставил их в ноутбук, принесенный с собой в черном кейсе, и сбросил информации. После чего взял две дискеты под номерами 45 и 78 и повторил операцию по переброске информации в память своего ноутбука. На все про все ушло минут пять.
— Закрывайте, — предложил он Бате.
Почему-то операция закрытия дверцы потребовала даже больших усилий и слухового напряжения от Бати, чем процедура открытия. Он несколько раз делал перерывы, тяжело вздыхал, но снова брался за дело, пока не услышал долгожданного щелчка, возвестившего об окончании операции «Танго в Париже».
— Оба-на, — устало провозгласил Батя.
Вся далеко не святая «троица» вышла из кабинета. При этом юноша, зорко следивший за пластичными движениями Пижона, сказал ему:
— Не надо.
Это когда неуловимым, как ему казалось, движением руки Пижон прибрал, проходя мимо письменного стола, золотую зажигалку. Пижон с удивлением рассмотрел взятую им вещицу, которая оказалась всего-навсего машинкой для очинки карандашей.
— Извини, братан, я думал — зажигалка.
И он брезгливо бросил предмет на зеленое сукно стола, не забыв перед этим протереть вещицу чистым носовым платком.
В вестибюле охранник завел Пижона и Батю в комнату Бича.
— На посошок и за удачу? — предложил Бич, наливая холодную водку во вместительные хрустальные стопки и кивая на тарелку с сандвичами с красной рыбой, солеными огурцами, толстым розовым украинским салом и шпротами.
— Угадал вкус. Уважаю, — устало сказал Батя. Выпил рюмку, но закусить не успел.
— Эх, опоздал чуток. Надо было ране выпить, а до работы я не пью. Вот и спазм какой-то в груди. Он пару раз жадно хватил ртом воздух, прошептал:
— Етить твою... Больно-то как... И медленно осел на пол.
— Отравили, волки позорные? — просипел Пижон, хватая тупой фруктовый короткий нож.
— Молчи, дурак. Сердце прихватило у мужика, — остановил его, не боясь сверкающего лезвия, Бич. Он пощупал пульс, не так, как в России, на запястье, а почему-то на оголившейся лодыжке старого медвежатника.
— Помер. Никто его травить не хотел. С ним мертвым больше мне хлопот, чем с живым. Но не грусти, Пижон, — твой гонорар не уменьшится. И самолет тебя ждет. Если на рейс не опоздаешь, успеешь посмотреть по телеку матч века «Спартак» — «Барселона». Завтра.
— В камере, что ли?
— Полковник Патрикеев слов на ветер не бросает. Сказал, что добьется, чтобы отпустили, значит — отпустят. Дома будешь смотреть. А работай с этой поры аккуратнее, не попадайся. Все ж мы с тобой теперь как-никак коллеги. Попадешься — мне стыдно будет. Ну, мужики, за покойного, по стопарю.
— За тех, кто там, не дай Бог нам, — важно сказал Пижон.
Пижона отвезли в аэропорт «Генерал де Голль» и оставили под присмотром одного из бойцов Бича до посадки в самолет.
А Батю — в Сент-Женевьев дю Буа. На этом кладбище хоронят хороших русских людей, князей и казаков, писателей и артистов. Теперь здесь, на самом его краю, появилась еще одна крохотная надгробная плита: на ней были выбиты крест, что означало, что покойный оправдался перед Богом, колода карт, чтоб мог на том свете сыграть с чертом на бабки и откупиться от ада, и немного денег, — несколько купюр, — для начала игры.