Гладиаторы «Спартака»
Шрифт:
А потом слезливый мерзавец просто забыл про них. Вычеркнул из памяти.
Но Евочку помнил.
Она была чудо как нехороша собой. Но Париж стоил не только мессы. В Израиле Лева пробыл недолго. Иврита он не знал, а металлургов в этой не самой металлургической стране Европы было предостаточно, в основном его бывших сокурсников. Впрочем, Лев Борисович и не собирался варить сталь. Ему хотелось быть очень богатым, знатным и знаменитым. И по возможности, не прикладывая к этому особого труда.
Паши и Нюры рядом не было, и нужно было что-то делать самому.
Разумеется, по дому все делала Евочка. Дядя, ювелир Шлема Розенфельд, безропотно кормил и поил вновь обретенных родственников, чувствуя за них определенную ответственность, — это он позвал брата на родину предков.
Естественно, он доверял Леве, мужу своей племянницы.
И совершенно напрасно.
Войдя в «дело», освоив азы профессии торговца драгоценностями, Лева однажды выехал с партией бриллиантов и сырых алмазов в Амстердам. Там он сдал за бесценок конкуренту Розенфельда всю партию и за крупную взятку получил вид на жительство в Голландии.
Его искали и как Арнольдова, и как Розенфельда. А он был уже де Понсе. Документы, собранные молодыми дворянчиками из Львова, сослужили свою службу. Лева переехал в Париж.
Если бы кому-то пришло в голову написать историю барона де Понсе со дня прибытия в Париж и до той минуты, когда он, раздосадованный победой «Спартака», с умилением рассматривал старые черно-белые фотографии и семейные реликвии в своем роскошном особняке, ему пришлось бы описать кражи, грабежи, убийства, которые стояли за нынешним богатством генеральского правнучка. Фирма «Диамант», известная сегодня во всем мире, была выстроена Барончиком буквально на крови и костях.
Причем сам он никого никогда не убивал. Но конкуренты, свидетели, просто люди, встававшие на его пути, умирали в муках — от пули, ножа, яда, в автомобильных катастрофах, от неожиданных инфарктов и инсультов, кончали самоубийством и т.д.
И ни разу следствие, старательно шедшее по следу в процессе оперативно-следственных действий по факту смерти того или иного несимпатичного де Понсе человека, даже близко не подошло к Барончику.
А потом, когда у того уже сложилась зловещая репутация, и не пыталось.
Сегодня у долларового миллиардера барона де Понсе, благородного и уважаемого члена общества, кавалера ордена Почетного легиона, были десятки фабрик для огранки сырых алмазов, ювелирных фабрик, алмазных и золотых приисков. Но еще больше было таких приисков и фабрик нелегальных — в странах бывшего СССР: в России, на Украине, в Казахстане. А также в странах бывшего социалистического содружества — в Польше, в Словакии, Болгарии, Венгрии.
Все знали, что ссориться с бароном де Понсе себе дороже. Хотя сам он, как уже говорилось, никого не убил, все же впервые Барончик убил человека в тот день, когда «Спартак» выиграл в Риме первый матч на Кубок «ЕвроТОТО».
...Встреча со старым ювелиром Пьером Жерюмо в ресторанчике «Сан-Тропез» на рю Грантье была назначена на шесть вечера.
Немного успокоившись, Барончик ко времени встречи вновь ощутил прилив ненависти к окружающим, словно виня в выигрыше «Спартака» и своего водителя, и охранников, и швейцара ресторанчика, и официантов. Впрочем, ко времени прихода Льва Борисовича в ресторан там оставался лишь один официант и швейцар. Барончик не любил многолюдья, — естественно, в единственном зале ресторана не было и посетителей. Повара, сварив суп с морепродуктами и приготовив паэлью — острый рис с креветками, мидиями и прочими дарами Средиземного моря, были отпущены по домам. Прислуживал старый официант Жак. Охранники, когда Барончик вошел в ресторан, отпустили домой и старого швейцара.
В зале было тихо. Играла музыка. Какая-то полузнакомая испанская мелодия. Салат из креветок с рисом и майонезом собственного Пьера Фейрака, владельца ресторана, приготовления был нежен и ароматен; суп, за которым до того, как уйти домой, также присматривал сам месье Пьер, был в меру горяч, в меру остер и, что важно для Барончика, — не пересолен.
Когда Лев Борисович закончил обсасывать последнюю ракушку из паэльи и сделал глоток фирменного «Шардоне» урожая 1968 года, подававшегося только здесь (у Пьера Жерюмо были свои виноградники в Арле), Пьер Жерюмо наконец решился нарушить тишину:
— Как вам вино?
— Как всегда — прекрасное, — хмуро ответил Барончик.
— А ведь это необычное вино.
— В чем же его необычность? — словно нехотя спросил Барончик.
— Это первое вино с виноградников, которые я решился посадить, на горе Рошак, на красноглинной почве, — риск оправдал себя!
— Да, вино неплохое, — автоматически ответил погруженный в свои мысли Барончик.
Официант принес лохань с водой, в которой плавали лепестки красных и белых роз.
Лев Борисович сполоснул руки и тщательно вытер их поданной ему первой горячей салфеткой.
— Ну так что за вещицу вы мне обещали показать? — зло, словно в чем-то старый ювелир уже был перед ним виноват, спросил он.
Жерюмо поставил на колени дорогой коричневый саквояж, раскрыл его двумя ключами, отключил электронную защиту и тут же позвонил по сотовому в местное отделение полиции и предупредил, что это именно он снял систему защиты с саквояжа, в котором носил драгоценности.
Тем временем официант освободил стол и ухитрился расстелить свежую скатерть, не задев клиентов.
На белоснежную и твердую от крахмала поверхность сухонькие руки ювелира и торговца антиквариатом прямо в центр стола поставили небольшую золотую табакерку. На глаз высота ее была два с половиной сантиметра, ширина около трех, длиной она была чуть более 8 сантиметров.
Овальная форма табакерки с вписанным в крышку тоже овальным медальоном была излюбленной в эпоху классицизма.
Барончик взял вещицу в руки. Начал, как всегда, с ласкового поглаживания. В годовом клейме читались лишь первые две цифры «18» и последняя "9". 1809 год.