Глагол «инженер»
Шрифт:
Этот текст был повторен раз тысячу.
Думаю, что это была шутка инженера по эксплуатации. Впрочем, не уверен.
Гений
В течение некоторого времени после свадьбы профессор проявлял ко мне повышенное внимание. Он звонил по телефону и интересовался, как идут дела. Я неизменно отвечал, что нормально. Наконец Юрий Тимофеевич зашел в нашу комнату, чтобы посмотреть на результаты. Я показал ему теоретические кривые, выкладки с интегральными уравнениями, «бесконечно
— Все хорошо, только программа не идет, — сказал я.
— Как это не идет? Должна идти, — сказал профессор.
— Я тоже так думаю.
— Ничего! Пойдет, — сказал Юрий Тимофеевич и похлопал меня по плечу. — А как настроение? Как дела дома? Вы ведь, кажется, женаты?
— Кажется, — сказал я.
Профессор недоуменно поднял брови.
— Я давно не видел жену, — пояснил я. — Мы с ней расходимся во времени.
Профессор понимающе улыбнулся. Потом в его взгляде мелькнула какая-то мысль. Он наклонился ко мне и прошептал заговорщически:
— Есть способ обрадовать жену…
Теперь уже я недоуменно поднял брови. А Юрий Тимофеевич рассказал о том, что у него есть друг, член-корреспондент. У члена-корреспондента есть сын. Сын учится на втором курсе нашего института, только на другом факультете. И у него нелады с математикой. Нужно помочь ему разобраться в интегралах. Сам член-корреспондент их уже подзабыл, да ему и некогда. Вот он и ищет репетитора своему сынку. Профессор сказал, что если я за две недели натаскаю его, мне очень неплохо заплатят.
— Они живут совсем рядом с институтом. По дороге в вычислительный центр будете заходить к ним и проводить занятие. Отец, понимаете, очень меня просил. Договорились?
Конечно, мы договорились. А что было делать?
На следующий день мне сообщили, когда можно приходить. Вечером я отправился к члену-корреспонденту. Он действительно жил в двух шагах от института, в новом красивом доме. Я поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка. За дверью раздался звучный лай.
Мне открыл сам член-корреспондент. Он был маленького роста, лысоватый, с быстрыми и умными глазами. На ногах были шлепанцы. Рядом с ним стояла черная собака почти с него ростом. Собака бросилась лапами мне на грудь и лизнула длинным языком в щеку. Нельзя сказать, чтобы это мне понравилось.
— Она у нас ласковая, — сказал хозяин. — Проходите…
Я разделся, и меня провели в комнату к сыну.
— Можете приступать, — сказал член-корреспондент и ушел.
За письменным столом сидел юноша цветущего вида. У него были широкие плечи, розовые щеки и унылое выражение лица. Я подошел к нему и протянул руку. Он встал. Росту в нем было на двух членов-корреспондентов. Просто удивительно, какие фокусы вытворяет наследственность!
— Петр Николаевич, — солидно представился я.
— Гений, — сказал он смущенно.
— Это понятно, что гений, — сказал я. — А можно как-нибудь попроще?
— Геня, — сказал он, смотря на меня
— Ну что ж, Геня, — сказал я. — Давайте ваши интегралы!
Он сразу сник, обреченно повернулся к столу и стал листать тетрадку. Мы начали заниматься.
Надо сказать, что такой патологической неприязни к математике я никогда больше не встречал. Вид интеграла вызывал у Гения физическую муку. Он смотрел на него, шевелил губами, морщился, но ничего, кроме слова «дэикс» не произносил. Я понял, что натаскать его за две недели будет чертовски трудно.
Для начала я попытался определить глубину невежества Гения. Другими словами, я хотел узнать, какие разделы математики он знает твердо. Я решил идти от интегралов к начальной школе. Производных и дифференциалов Гений не знал начисто. Элементарные функции присутствовали в его памяти лишь в виде намека. С формулой квадратного трехчлена Гений был знаком понаслышке. С несомненностью выяснилось, что твердо он знал только таблицу умножения.
Я спросил, каким образом ему удалось закончить школу.
Гений пожал плечами и кивнул головой на дверь. Я понял, что он указывает на своего папу, члена-корреспондента.
— Репетиторы, — сказал он.
Я очень мягко сказал, что здесь нужна целая дивизия репетиторов. Гений согласился.
— У меня хорошая кратковременная память, — признался он. — Я могу выдолбить наизусть, как стихи.
И он неожиданно начал читать на память:
— «Есть и в моем страдальческом застое часы и дни ужаснее других… Их тяжкий гнет, их бремя роковое не выскажет, не выдержит мой стих…» Это Тютчев. Это я понимаю… — с тоской сказал он.
И он прочитал стихотворение до конца. Читал он хорошо, с чувством.
— Хотите еще? — спросил он. Я в растерянности кивнул. Гений прочитал Пушкина, Блока, кого-то еще. Мне стало грустно, нахлынули разные мысли. Я решил остановить Гения. Все-таки у нас урок математики, а не вечер поэзии.
— А почему вы не выбрали что-нибудь погуманитарнее механико-машиностроительного факультета? — спросил я.
— Папу там все знают. Они у него учились… Он считает, что стихи — это не занятие для человека.
— Что же мы будем делать?
— Нам главное — решить упражнения. К сессии я теорию выучу, — сказал Гений.
— Решения объяснять? — спросил я.
Гений страдальчески взглянул на меня.
— Я вам лучше стихи буду читать, — попросил он.
И я принялся за работу. Я передвинул к себе задачник Бермана и принялся щелкать интегралы. Я работал профессионально, с чувством некоторой гордости. Гений никуда не отходил, он смотрел в тетрадку и шептал стихи:
— «Не растравляй моей души воспоминанием былого; уж я привык грустить в тиши, не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет все испытать душа успела, и на челе печали след судьбы рука запечатлела…» Баратынский, — комментировал он. — Поэт первой половины прошлого века.