Главная тайна ГРУ
Шрифт:
Их участие в указанных случаях не вызывает сомнение в том, что это были акции тайного влияния советских органов госбезопасности. Но стало-то это известно лишь в 60–90-х годах!
Семьдесят лет назад остался на Западе советский разведчик высочайшего класса. И только в 1993 году о нем появилась серьезная книга-исследование «Роковые иллюзии». Его авторы английский эксперт по спецслужбам Джон Кастелло и сотрудник советской внешней разведки Олег Царев посвятили ее судьбе классического перебежчика — высокопоставленного офицера ИНО ОГПУ Александра Орлова. В 1938 году он, главный резидент в Испании, отказался возвратиться в Советский Союз: он знал, что там ждет его, как и других резидентов, —
И тому были примеры. Григорий Сыроежкин — сослуживец Орлова по разведке в Испании, имел орден Красного Знамени за поимку Бориса Савинкова в знаменитой операции 20-х годов «Синдикат-2» и орден Ленина — за Испанию. Тогда двенадцать человек, включая его самого, создали в Испании 3-тысячную разведывательно-диверсионную бригаду. Сыроежкин был отозван в Москву, судим и расстрелян за то, что подверг сомнению целесообразность «чисток» в рядах командного состава Красной Армии.
Нет, Орлов не заблуждался. Перебежчик и предатель! Но предатель ли? Под пером авторов исследования его фигура вырастает до масштабов, по крайней мере, Рихарда Зорге. Выясняется, что именно под руководством Орлова были привлечены к работе на советскую госбезопасность не только члены знаменитой «Кембриджской пятерки» (Ким Филби, Маклин, Берджесс, Блант и Кернкросс), но и не менее ценные агенты в Оксфорде, ряд которых, возможно, работает на нашу разведку и по сей день.
Почему такая слава Орлову? В эмиграции он не выдал многих тайн, которыми обладал. Десятилетия своего периода жизни в США Орлов умело манипулировал, создавая иллюзию приверженности американскому образу жизни и сотрудничеству с могущественным ФБР.
В каком году оказалась в поле моего зрения информация о предательстве Пеньковского? Да, несомненно: это было в Японии. Тогда газеты Страны восходящего солнца писали об этом «деле» много и охотно. Это было в 1963 году.
Потом была Канада с ее Экспо-67, где мне попалась на глаза книга карманного формата о судьбе все того же Пеньковского. Там было много сведений о его прежней жизни и… фотографии. Что меня поразило, так это восемь боевых наград в годы войны и среди них — редкий орден Александра Невского, два ордена Красного Знамени, Отечественной войны и Красной Звезды.
Мое поколение — продукт особого времени, военного. Я не участник Великой Отечественной войны — мне было семь лет, когда она началась, — однако ее активный свидетель. Война фактически сформировала наши характеры. У нас было особое отношение к людям, побывавшим на Великой Битве Народов. Для меня эти люди остаются святыми и по сей день. Что-то встревожилось в моей душе, когда я увидел в этой карманной книге портрет Пеньковского в форме участника Парада Победы и рядом на фото его же — в форме Вооруженных сил Великобритании.
Может быть, меня поразила глубина падения бывшего героя войны?! Вернее всего, так оно и было.
И только личное участие в операции органов госбезопасности, когда мне пришлось длительное время играть роль предателя моей Родины, заставило меня вернуться к мысли о предательстве либо… непредательстве Пеньковского. Особенно острую необходимость осмыслить «феномен Пеньковского» помогла моя работа над книгой «Операция «Турнир», в которой отдельная глава отводилась сомнениям по этому «делу».
Но почему «феномен»
Так вот. Во время работы над рукописью книги «Операция «Турнир» история с Пеньковским стала все более занимать меня. Вспоминая обстоятельства встреч с ним, я понял: Пеньковский трижды оказывался в поле моего зрения. Причем все говорило о том, что он еще в 1962 году должен был «засветить» меня перед англичанами и американцами, то есть в самом начале моей карьеры разведчика.
Однако потом была Англия (и не единожды), Япония, Канада и другие страны. Чтобы быть кратким, скажу: если бы американцы и англичане, с подачи Пеньковского, отслеживали мою работу в интересах научно-технической разведки с позиции Минвнешторга в десяти странах мира, то они были бы просто обязаны воспрепятствовать многим операциям в пользу советской стороны. Вот как оценивается этот период моей работы в разведке: «…добытая им научно-техническая информация имела конкретный выход в развитии оборонной мощи страны, а его операции содействия внешнеторговой политике и крупным сделкам на международном рынке позволили сэкономить сотни миллионов долларов…» («Парламентская газета», 2001, 25 апреля).
Видимо, следует описать все по порядку. В главе «Пеньковский» из моей книги «Операция «Турнир» (М.: «Гея-Итерум». 1999) я впервые публично признавался в своих сомнениях — предатель ли он? Сразу оговорюсь: не просто мне дались и написание этой главы, и решение включить ее в книгу. Слишком много людей, причем профессионалов, были свидетелями судебного процесса по «делу Пеньковского». И все они с тех пор убеждены: он — предатель Родины.
Моя — противоположная версия появилась в конце 90-х годов в результате собственного «любительского расследования» и стала достоянием средств массовой информации. Последующее углубление в «тему» показало, что реалии этого «дела» оказались богаче любой фантазии.
Встреча с «Феноменом»
После окончания разведшколы в сентябре 1961 года я приступил к работе во внешней разведке госбезопасности. И где-то через полгода руководство отдела научно-технической разведки, где я трудился, приняло решение направить меня с ознакомительной поездкой в Англию под видом молодого ученого.
Наша группа выезжала на конференцию нефтехимиков, эта специальность была моей легендой в гражданской жизни. В группу входили специалисты из организаций, связанных с наукой, промышленностью и образованием, а также работники госбезопасности. Готовил нас к поездке заместитель начальника отдела внешних сношений Госкомитета по координации научных и исследовательских работ (ГК КНИР) Олег Пеньковский. Возглавлял группу заведующий сектором химии ЦК партии. Он выступал от имени Академии наук, где работал до перехода на Старую площадь.
Виктор Сергеевич, фронтовик и большой души человек, отличался от кадровых партийных работников. Он, как я понял позднее, тяжело переживал фактическое разделение компартии на элитную верхушку приспособленцев и истинных коммунистов. Последних, а к ним относился Виктор Сергеевич, становилось в ЦК на Старой площади все меньше. В его лице судьба свела меня, без преувеличения, с совестью партии. Сама же партийная верхушка все больше теряла контакт с народом. В полную меру я еще этого не чувствовал, но по отрывочным репликам знакомых партийцев с фронтовой закваской понимал, что не все так просто.