Главный бой

Никитин Юрий Александрович

Его глаза скользнули с ее лица на застывшую фигуру могучего воина. Лодочник чуть улыбнулся, его сильное тело продолжало мерно откидываться назад, с силой загребая веслами, а когда он заносил весла для нового гребка, лицо становилось особенно устрашающим.

— Не знаю, — прошептала Леся. — Скажи…

Лодочник бросил быстрый взгляд на Добрыню:

— Многие герои стремятся на тот берег. Многие герои, наверное, идут и с другой стороны. Хотя там могут быть горы… или болота, не знаю. Но известно многим, что там находится Черная Гора. А в той

горе живет неведомый властелин. По его слову даже трава не растет, а муравьи уходят на сажень в землю и не показываются в его владениях.

Леся спросила с напряжением:

— Он… кто?

Лодочник ответил глухо, глаза отвел в сторону:

— Кощей.

— Он колдун? Чародей? Или неведомый бог?

Лодочник подумал, явно хотел почесать в затылке, но руки заняты. Вместо этого, после долгой паузы сплюнул в воду:

— Просто Кощей. Так знают все. Тут много племен и народов сменялось, а он все был… Не колдун, ибо те хоть и дольше простых людей топчут землю, но тоже мрут. Но и не бог, богам запрещено вмешиваться в людскую жизнь.

— А он вмешивается?

Он хмыкнул:

— Ты еще не зрела поля, усеянные камнями! Узришь… если успеешь. Это и есть ответ.

С той стороны реки приближался плотный серый туман, похожий на слежавшийся снег. Лодка пошла медленнее, весла без плеска зачерпывали воду. Теперь туман окутал их со всех сторон. Даже корма лодки и нос едва-едва проступали, призрачные и нереальные, как лунный свет. Наконец лодочник застыл, с поднятых лопастей медленно сливались крупные тяжелые капли, похожие на застывающую смолу.

Глава 46

Медленно и угрожающе проступал берег. Под днищем скрипнул песок, лодка ткнулась в берег. Сквозь туман проступал красноватый обрыв, серые узловатые корни. Добрыня вывел коней, Леся выпрыгнула, лук и стрелы наготове. Лодочник тут же пихнулся веслом, лодка ушла в туман.

— Добрыня, — прошептала Леся.

— Что?

— Страшно-то как…

Он раздраженно покосился на сильную девушку, выпрямился и расправил плечи. Тяжелые ножны успокаивающе задвигались по широкой спине.

— Пусть им будет страшно, — ответил он.

Леся смотрела, как он, ухватившись за корни, быстро поднялся наверх. Обрыв оказался невелик, там он встал на колени и протянул ей руку. Ее ладонь оказалась вдвое уже, чем его, вздернул наверх с такой силой, что Леся оказалась в его объятиях, едва не свалив.

— Спасибо, — торопливо сказала она, щеки ее полыхали как маков цвет. — Я бы ни в жисть не взобралась!

— Да что ты, — буркнул он. — Вот как коням взобраться…

Ее щеки вспыхнули от обиды. Даже кончики ушей защипало, она поняла, что ее уши сейчас светятся сквозь туман, как огоньки далеких костров.

— Ниже должен был берег… положее, — предположила она робко.

— Ниже? — переспросил он.

И пошел по течению вверх. Через два десятка шагов обрыв перешел в мягкий луг. Добрыня исчез, а туман поглотил даже звуки шагов. Она долго стояла, несчастная и брошенная, страшилась

шевельнуться. Наконец из тумана выступила настолько блистающая фигура, словно доспехи облили водой.

Он вел коней в поводу, предупредил:

— Здесь плохая земля. Норки… Да и туман. Пока пешком!

Туман стоял серый и грязный. Как тучные коровы, двигались совсем плотные скопления, но иногда землю удавалось разглядеть шагов за десять вперед. Добрыня шагнул, Леся заторопилась следом. Ей хотелось ухватиться хотя бы за пояс богатыря, но побаивалась немилости, двигалась шаг в шаг, дважды наступила на пятки. Добрыня недовольно заворчал.

Земля под ногами мертвая, сухая, словно не протекает рядом река. Добрыня как призрак скользил впереди. Тяжелый, как боевой конь в доспехе и с попоной, богатырь двигался настолько бесшумно, что Лесе на миг почудилось, что он вовсе не касается земли. В страхе посмотрела под ноги, собственные шаги тонут в этом плотном пугающем тумане, она тоже призрак, но только очень испуганный призрак…

Фигура Добрыни начала проступать четче. На миг блеснул шлем, затем снова заволокло туманом. Она успевала увидеть то мелькнувшую руку, то слегка вычерчивался силуэт, но, когда снова на железе зажегся солнечный лучик, поняла, что они начинают выходить из пугающей стены тумана.

Впереди все то же безрадостное выжженное поле. Мертвое, словно в давние века горел сам камень, с той поры эта гарь вроде бы почти стала землей… но и не стала, так как все голо, ни травинки, ни жучка под ногами. Туман наполовину рассеялся, можно зреть на много саженей, хоть не на версты, окрестности скрыты…

Внезапно Добрыня остановился, застыл. Леся видела, как дергаются крылья его красиво вырезанного носа. Ноздри, тоже красиво вылепленные, сейчас раздуваются, ловят запахи, схлопываются как у лесного зверя, снова растопыриваются как коровьи уши.

— Жди здесь, — сказал он внезапно.

— А ты?

— Схожу вперед.

— Добрыня! — возразила она. — Мне одной страшно!

— Я тебя с собой не звал, — ответил он, не оборачиваясь.

Голос был холодный, злой. Леся съежилась, как побитый заяц. Добрыня бросил ей повод, качнулся, пошел через это страшное поле. Леся видела, как он поправил ножны за спиной, провел рукой по поясу. Его горящая под солнцем фигура начала терять очертания, стала совсем призрачной, истончилась и пропала вовсе.

Он не сказал, сколько ждать, и она ждала, ждала. Но когда в сердце кольнуло остро, даже вскрикнула от неожиданной боли. Потом все померкло, а солнечный свет потерял яркость. Леся встала, закинула лук за плечи. Как Добрыня, повела плечами, выпрямилась, поправила за спиной колчан со стрелами.

Страшным унынием и тоской веяло от безрадостного поля. Туман по-прежнему глушил шаги, но затем услышала свое дыхание, частое и стесненное, из-под ног стал доноситься хруст, словно топтала засохшие корки грязи, какие бывают, когда солнце высушит после дождя лужи.