Главный свидетель
Шрифт:
Для того чтобы разгромить ее офис, они воспользовались помощью Ли Саймона. Это он позволил проникнуть в здание мстительным двойняшкам. Взамен братья предоставили помощнику шерифа женщину, которая за двадцать долларов согласилась провести с ним целую ночь. Братья решили, что с него и этого достаточно: кузен же был вне себя от счастья.
Их „план“, преимущественно разработанный Ма, состоял в том, чтобы неустанно преследовать миссис Бернвуд и в подходящий момент имитировать „несчастный случай“. Лишь она одна, да и то за несколько мгновений до
К сожалению, прежде чем „план“ удалось привести в исполнение, миссис Бернвуд покинула город и скрылась в неизвестном направлении. От огорчения Генри и Лютер надрались до чертиков и, чтобы расслабиться, сожгли стог сена.
Впрочем, клятвы о мести они не забыли. Их ненависть к Кендал не остыла даже за год. Когда выяснилось, что Кендал в Колорадо схватили и везут назад в Южную Каролину, радости братьев не было предела. Они отметили событие, снова надравшись в стельку и дефлорировав свою двенадцатилетнюю племянницу.
Едва они оправились от похмелья, как выяснилось, что их доброжелательница сбежала от конвоировавших ее агентов безопасности и в настоящий момент снова бесследно исчезла. И вновь двойняшки погрузились в глубокое отчаяние.
И вот теперь новость, которую принес Ли Саймон, в очередной раз реанимировала их жажду мести. Мама тут же придумала, как братья заодно с этим и кошельки наполнят. Они собрались на кухне за бутылкой ржаного виски, дабы отметить будущее процветание клана Круков, а также обсудить все детали.
– Но я слышал, что у нее ребенок, – отметил Лютер, нахмурив брови. – После того как мы шлепнем мамашу, что нам делать с ребенком?
Мама закатила сынку звонкую оплеуху:
– Болваны! Разумеется, вернете ребенка старику Бернвуду. Вероятнее всего, он заплатит вдвое, лишь бы заполучить своего внука.
Братья радостно осклабились. Да, когда доходило до дела, их мамаша давала просто гениальные советы. Кто скажет, что это не так?
Глава тридцать вторая
– Это ребенок?
– Что? – вздрогнула Кендал.
– Мне кажется, Кевин плачет.
– Сегодня он спал дольше, чем я предполагала, поэтому жаловаться не приходится.
Она встала и натянула халат.
– Ты не возражаешь, если я принесу его сюда?
– Сюда… Нет.
Интересно, чем объясняется антипатия Джона к детям, думала она, направляясь в комнату Кевина. В одном из ночных кошмаров, он умолял Пепердайна заставить их замолчать. Сделать, так, чтобы дети не плакали. Он что, во сне слышал детский плач? И каким образом такое отношение к детям связано с его работой? Что за жуткий сон продолжал терзать его по ночам?
Впрочем, это лишь малая толика вопросов, которые она задала бы ему при других обстоятельствах. Так уж случилось, что его амнезия, служившая не слишком, правда, надежной защитой от разоблачения, создала при этом барьер, который сводил к нулю все ее попытки выяснить что-либо о самом Джоне.
Кендал ничего не знала о его предыдущей жизни. Не знала даже день его рождения, или имя его отца.
Джон оставался для нее совершенно чужим человеком, и в то же самое время – очень близким знакомым.
Она ощущала любые нюансы его голоса, замечала самые незначительные перемены тембра, но не имела ни малейшего понятия о том, что он любил, или во что верил. Она знала каждую морщинку и шрам на его теле, но не имела представления, где и как он эти шрамы получил. Кончиками пальцев Кендал исследовала каждую складку на его коже, но понятия не имела, сколько других женщин могли похвастаться тем же.
Вполне возможно, что он даже женат.
Кендал поспешно отогнала все эти не слишком приятные и досадные мысли. Она не позволит себе думать о той, кого он, возможно, любит. Любит и предает тем, что спит с ней. В любом случае он не ведает, что творит, находясь в болезненном состоянии, решила она.
Вина целиком лежит на ней, и она приняла этот факт. Она назвала его своим мужем, пользуясь моментом, думая лишь о том, как выиграть время, чтобы бежать. Кендал не хотела ни похищать его, ни жить рядом с ним в течение нескольких недель. И уж тем более не рассчитывала на перемену в характере, на то, что он станет относиться к ней по-иному, то есть дружелюбнее.
И, конечно же никак не рассчитывала, что влюбится. Наутро после той первой ночи близости, женщина почувствовала нарастающую панику. Он тихонько подкрался к ней, когда она стояла в ванной комнате. Он грубо схватил ее за руку и развернул к себе лицом. Глаза его горели злобой, и в тот момент она ничуть не сомневалась, что к нему вернулась память.
Но потом выяснилось, что зловещий блеск в глазах, который она поначалу приняла за проявление ярости оказался живым огнем страсти. Мужчина поцеловал с силой, но любовно, и тогда ее волнения улеглись. Джон не стал бы пренебрегать своей службой. Она точно знала, что когда к нему вернется память, он будет вне себя от ярости. Сделает все возможное и невозможное, лишь бы только вернуть ее в Южную Каролину. Все ясно, как дважды два, но ей не хотелось об этом думать.
Перепеленав Кевина, Кендал вернулась в спальню, прихватив ребенка с собой. Джон, приподнявшись на локте, внимательно наблюдал, как она подносит младенца к груди. Крошечным кулачком Кевин тыкал в нее, в то время как ртом слепо пытался нащупать сосок. Она направила его и младенец тут же жадно при сосался.
– Ненасытный маленький котенок, – тепло отозвался Джон.
– Просто здоровый аппетит.
– Отчего тебе делали кесарево?
Кендал погладила Кевина по головке.
– Он пытался доказать свою независимость еще до рождения, – ответила она с улыбкой. – Отказывался занять правильное положение в родовых путях. Акушер попытался перевернуть его, но с Кевином этот номер не прошел. Полагаю, он вырастет тщеславным, поскольку не захотел, чтобы ему испортили на удивление правильную форму черепа.